Борис Давыдов - Московит

– За батька Максима Кривоноса и хлопцев его! – отозвался кто-то, обернувшись.

Мы ехали бок о бок с Тадеушем. Я искоса, украдкой следил за его лицом, стараясь угадать: подходящее ли время для откровенного и нелегкого разговора…

Все прошло так, как было мною задумано. Вернувшись к князю, Пшекшивильский-Подопригорский доложил: сразу после того, как схлынуло потрясение от его слов, сердюки развернулись и тем же дружным строем зашагали обратно. Судя по угрюмому молчанию, отнюдь не пребывая в радостных чувствах…

– Проше ясновельможного, им было стыдно! – с уверенностью говорил молодой полковник. – Ручаюсь: многие из них вскоре горько раскаются в своем безрассудстве.

– Как говорят презренные хлопы, «стыд не дым, глаза не ест!» – ехидно прокомментировал Качиньский. – Наивность – прекрасное качество, но надо же и меру знать! В противном случае она уже граничит…

– Что же, это к лучшему! – перебил пана советника князь, предотвратив тем самым новую ссору. – Ушли, и дьявол с ними! Встретимся в бою – пусть не ждут пощады. Если же кто-то из них в самом деле раскается, придет с повинной – подумаю, как поступить. Может, позволю им загладить вину. Пусть они усердием и храбростью докажут, что достойны моей милости! Я доволен паном полковником: поручение выполнено отменно. А теперь в дорогу, панове! В дорогу! И так потеряли время из-за этих… – Иеремия, отпустив крепкое словцо, махнул рукой.

Сияющий от гордости Тадеуш (шутка ли, публичная похвала князя!) снова занял свое место в колонне. Я присоединился к нему. Решив заодно и расставить все точки над «i».

– Я все больше убеждаюсь, что не ошибся, выбрав пана моим помощником. – Мой голос звучал именно так, как надо: со сдержанным уважением и без тени панибратства. – Ведь пан Тадеуш рисковал жизнью! Мало ли, что могло взбрести в головы бунтовщикам!

Молодой улан даже смутился, хоть было видно: ему очень приятны мои слова.

– Ах, пане! Я не заслуживаю такой похвалы. Это был мой долг, только долг, ничего больше…

– Долг тоже можно исполнять по-разному… Повторяю: я очень рад, что у меня есть такой храбрый и надежный помощник, как пан Тадеуш. С которым мы, смею надеяться, станем настоящими друзьями.

– Это мое заветное желание! – со всей искренностью воскликнул поляк.

«Эх, парень, парень… Ну, пожалуйста, поведи себя по-умному… Как бы мне не хотелось…»

– И мое тоже! – кивнул я. – А поскольку друзья должны быть откровенны… Пану нравится княжна Милославская?

Вот теперь мой голос прозвучал резко, почти грубо.

Тадеуш вздрогнул всем телом, и на мгновение его лицо побледнело, а потом залилось еще более жарким румянцем.

– Я… То есть… – Он был похож сейчас на мальчишку, уличенного в каком-то неблаговидном деле. – Княжна…

– Нравится, без сомнения! – безжалостно подтвердил я. – Пан даже влюблен в нее. Ну, во всяком случае, это чувство очень близко к любви!

Видя, как меняется выражение его лица, как растерянность и смущение уступают место гневу, я понял, что сейчас он воскликнет: «А какое, собственно, пану Анджею до этого дело?!» Или что похуже.

– Так вот: княжна – моя невеста! – воскликнул я, опередив его. – Мы помолвлены. Я шел по следам похитителей, выкравших ее из отчего дома, я дрался с татарами… Потому, что люблю ее и никому не отдам! И она любит меня. Пану все ясно? Друг ведь не делает подлостей другу?

Несколько секунд прошли в тишине, называть которую «зловещей» я бы не стал, пожалуй. Но неприятной – точно. Лицо молодого поляка словно окаменело, только губы чуть заметно подрагивали, а глаза как-то подозрительно заблестели.

Ложь, конечно, дело нехорошее… Но без нее порой не обойтись. Да и не так уж сильно я солгал. В главном-то – что люблю Анжелу – сказал святую правду!

– Благодарю пана за откровенность, – наконец с заметным трудом произнес Тадеуш. В его горле будто застрял шершавый комок. – Мне стыдно! Я недостоин быть другом пана Анджея. Я… Ни один уважающий себя шляхтич…

Внезапно он закрыл лицо руками. Послышался тоскливый, стонущий всхлип.

Пан подстароста Чигиринский, немного остыв, заговорил уже спокойнее. В его голосе слышалась и вкрадчивость, и даже любезность:

– Ну, полно, полно! Мы оба устали, разволновались… В таком состоянии люди могут и наговорить лишнего, и наделать глупостей… Пусть пани забудет все, что случилось. Я же, со своей стороны, даю слово гонору [26], что выброшу из памяти и ее обидные слова, и упреки…