Борис Давыдов - Московит

Пожилая служанка панны, держась при их разговоре поодаль и старательно делая вид, что смотрит в сторону, скорбно вздохнула. Все они, мужчины, одинаковы…

– Батьку, ты меня знаешь! И горе мое тебе известно. Никогда и ничего я для себя не просил. А вот теперь – прошу! Или требую, как твоей гетманской милости угодно! Дозволь мне идти на Ярему! Пленный божился, что сатана сейчас в лубенском замке, и людей у него не дюже богато. А хоть и двадцать тысяч было бы, и пятьдесят, и сто – мне все едино! Отпусти, батьку! Или сам уйду, без воли твоей!

Покрасневший от клокочущей в нем возбужденной ярости Кривонос наступал на широкоплечего грузного человека, сидевшего во главе длинного стола.

Остальные полковники и начальники отрядов, занимавшие места по бокам, словно очнувшись, зашумели:

– Да в уме ли ты, Максиме?!

– Ишь, чего выдумал! Ярема – прославленный лыцарь, всей Европе известный! И не таких врагов бивал!

– Ты нам здесь нужен! Всему Войску Запорожскому!

– Не терпится голову сложить, что ли?

– Как смеешь столь дерзко говорить с паном гетманом?! – вставил свой негодующий голос в общий гвалт Иван Выговский, главный писарь.

Кривонос услышал его и яростно сверкнул глазами, оскалив зубы:

– Смею! И не тебе, чернильная душа, мне то в укор ставить! Не твоего сына на кол сажали у тебя на глазах!

– Тихо, браты-товарищи! Тихо!!! – повысив голос, хлопнул сильной рукой по столешнице тот, кого называли гетманом.

Не сразу, но довольно быстро восстановилось спокойствие. Выговский – сухощавый, узколицый, с близко посаженными глазами, укоризненно покачивал головой, всем своим видом говоря: что же вы, казаки, как не стыдно свары да скандалы затевать в присутствии ясновельможной гетманской особы… Кривонос, хрипло дыша, глотал воздух раскрытым ртом, и вид у него был словно у безумца. Приступ бешеной ярости, накативший, как всегда, внезапно, проходил не сразу, и в эти минуты попадаться ему под горячую руку не рисковали даже самые отчаянные храбрецы.

Хмельницкий, выдержав паузу, подал знак, и слуги проворно наполнили кубки.

– Браты-товарищи! – снова возгласил Богдан своим сильным, звучным голосом, которому привыкли внимать многие тысячи. – Мыслю так: не бранить надо Кривоноса и не отговаривать, а похвалить и поднять чарки за здоровье его, помолившись за успех! Счет у него к Яреме свой – лютый и кровавый, то всем нам известно. Может, святой и простил бы Ярему, подобно тому, как Спаситель и страдалец за весь род людской простил на Голгофе разбойника, хулившего его и насмехавшегося над ним… Может, сказал бы: «Хоть злодей и кровопивец ты, княже, хоть лютое горе мне причинил, а не мне тебя судить! На то Бог есть на небеси! Придет Страшный суд – дашь ответ за дела свои!» Но ведь мы не святые, браты! Грешны мы все, ох, грешны… Коли Кривонос требует отмщения – то его право, и никто ему препятствовать не смеет! Ступай, Максиме, да вдобавок к своим молодцам набери еще тысячу, из любых полков. Бог тебе в помощь.

– Батьку!!! – издал то ли ликующий вопль, то ли рычание казак, метнувшись к гетману. Никто не успел ни помешать ему, ни даже привстать с места – таким стремительным был бросок. Хмельницкий инстинктивно выставил вперед руку; ее и схватил Кривонос, припал, жадно целуя пересохшими от волнения губами. По его лицу текли слезы, к горлу подкатил шершавый комок, перехватывая дыхание. Казак трясся всем телом, чуть слышно твердя в промежутках между рыдающими всхлипами: – Батьку… благодетель наш… Да я умру за тебя… Любого недруга твоего… своими руками… Зубами буду грызть!.. Да хоть всю землю обойди – преданней Максима не сыщешь!..

Подопригора-Пшекшивильский, получив приказ немедленно явиться к князю, был готов ко всему. В том числе – к самому худшему. Ра-зум и здравый смысл, хорошо сочетавшиеся в его голове с истинно польским гонором и бесшабашностью, подсказывали: ясновельможный не просто так провел столько времени в приватных беседах со странным и страшным московитом. По всему выходило, что негодяй Анджей не лгал, утверждая, будто имеет важные и секретные сведения, предназначенные лишь для княжеского уха. В противном случае, вместо того, чтобы стать первым советником князя, попал бы на палю, составив компанию посланцам самозваного гетмана… (На этом месте ротмистр горько усмехался, осторожно поглаживая все еще саднящую кисть и прикидывая, сколько стражников московит уложил бы, прежде чем его одолели.) Следовательно, князь должен быть доволен. Теоретически. А как выйдет в реальности, один Езус ведает! Пути Господни неисповедимы, а поступки сильных мира сего – тем более.