– Эх, горазд ты писать!
Спросил мужика – а тебя как звать-то?
– Михаил, – ответил купец. Во как, без явно лишних отчеств!
– Не могу тебе написать ноты, – печально сказал я.
– Про такое и не слыхивал, – ответил купчина.
– Ими мелодию пишут.
– Вот же музыка, – горячо заспорил Михаил, тряся бумагой.
– Ну, слушай, – сказал я.
Сначала текст – и медленно стал читать. А теперь – мелодия, вся сила песни и начал петь без слов. Купец не сразу, но понял.
– Но я вот помню и так.
– А если бы я писал тебе письмо?
– Ну, как-то бы спел, – неуверенно заявил Миша.
Я взял у него бумагу и наскоро записал первые три куплета другой песни. Сунул купцу – пой. Тот поразился, и что-то заблеял. А теперь я: и стал петь. На втором куплете вступила дудка, следом – остальные. Мы ушли писать с улицы в склад. Мои ребята сгрудились у двери. У Михаила округлился рот.
– Как это вы все, разом-то?
– Слаженная команда, – гордо заявил я, думая о грядущих у народа именинах, свадьбах и неведомых мне пока русских праздниках.
Ладно, пора за гитарой. Встал, начал прощаться. Купец стал звать обедать.
– Тороплюсь, – отмел я лестное предложение.
Сейчас свяжись, это до вечера. А завтра торговец струнным инструментом отчалит в другой город и ищи его свищи. Эти шутки судьбы мне известны хорошо, все-таки мне за пятьдесят. Уж не мальчик, видал виды. Мы вышли из склада.
Уйти нам не дали. Встретила возбужденная толпа. Поднялся шум: вы чего так долго, мы тут ждем… Люди хотели даровых песен и зрелищ. От меня – не дождетесь. Хватит исполнять клятву Гиппократа!
– Шумните им, – попросил я своих, – что сегодня здесь петь больше не будут.
Молодые переминались с ноги на ногу.
– Нас так не ждали ни разу. Надо петь, – заявил самый падкий до чужого успеха музыкантишка.
Посмеявшись в душе, я ответил.
– Ну что же, можете петь тут хоть до утра.
Подумал о торговце инструментами – буду искать по рынку сам и повернувшись, начал уходить. Далеко мне уйти не дали – стали хватать за руки.
– Старший, мы идем, больше горячиться не будем…
Посмотрел в их зарвавшиеся лица. Глазенки прячут. Похоже, проняло. – Охладить надо народ, – скомандовал я.
Из наших тут же вытолкнули самого горластого. Он взялся орать, как громкоговоритель.
– Новгородцы! Певец устал, сегодня песен больше не будет.
И так раза три. Вот это по-нашему, по-вокальному! Народ пороптал, пошумел и разошелся. А мы двинулись в сторону намеченной цели. Значит, о гитаре вы слыхом не слышали, но может хоть балалайку знаете? Ребята переглянулись, поговорили тихонько между собой. И не видели, и не слышали. Ну, прямо край какой-то таежный! И это святая Русь!
Я начал потихоньку злобствовать.
– А струны-то вы видели?
– Конечно, – расцвели ребятишки, радуясь выходу из тупика.
Я напрягся, как волк учуявший добычу. Интересно, на какую дудку они натянули струну?
– И на что они были натянуты? – спросил у молодых.
– На домру.
В памяти что-то шевельнулось. Слышал звон, но не знаю, где он.
– А какая она?
Описывают. Нет, это не гитара.
– А далеко видели? – может где-нибудь в Киеве?
– Да тут на торге.
– Прямо здесь?
– Да рядом. Вот она стоит, – и показывают руками.
Я внутренне аж ахнул! Стоит красота с тремя струнами, дека с колками, корпус круглый. Конечно, три не шесть, и как звучит, неведомо, но все это решаемо. Струны подтянуть, деку подогнать. Сидящий бородач лениво спросил:
– А деньги-то у тебя есть? Инструмент десять рублей стоит.
Я вздохнул, спросил парней: а поласковей продавца не найдем? Они дружно замотали головами. Да, в других городах такого нет. Торгаш встал, прошел за домрой, протянул мне.
– На ней ведь играть надо уметь.
Посмотрим, что я смогу, может налавчиваться надо долго. Бить себя в грудь и кричать, что на гитаре с десяти лет играю, может и бесполезно. Придется учиться заново. Взял инструмент в руки, прошелся по струнам. Звучит славно. Повертел колки, заиграл. Подтянул одну струну, и запел. Как мной гордились ребята! Купец просто раскрыл рот.
Домра звучала изумительно и на трех струнах. Гитара против нее выступит только элитная. Дешевка – не у дел. Тут откуда-то выскочил невзрачненький мужичонка.
– Пой дальше, – скомандовал он.
Подумал: а приказывать будешь дома, жене и детям. У меня все мысли были о покупке и цене. Пришлый заныл, что это же он просит.
– А я тебя прошу: дай сделать дело!
Он опять взялся донимать. Уже не слушая, сказал своим: уберите его. Парни спросили: как, куда. Я обозлился: лучше, если останется жив. Мои загоготали пошли на говоруна всей оравой. Как он от них убегал… Я повернулся к торгашу.
Читать дальше