Ольга Лебедь - Художники

Она вдыхала жарко и пылко.

Это чувство, когда запретный плод все еще запретен, но он твой.

Она начала драться. Боже, женщина, ну зачем ты все рушишь, тебе всего лишь надо бы повиноваться!

– Я расскажу об этом всем, – всхлипнула она, не в силах из-под меня выбраться.

В этот момент я разозлился.

– Тогда вы больше никогда не увидите сына.

Она застыла в страхе. Осознав.

Женщина, ты все испортила!..

Последние минуты – были просто пародией! Она превратилась в бревно! Неповоротливое!..

Я залепил ей пощечину.

– Ваше величество? – Я сунул в руки отрапортовавшему стражнику ключи.

– Увести императрицу Далании в подвалы. Чтобы минимум удобств!

– Д-да, ваше величество.

Я все еще был зол. Как она могла, эта баба, отказаться от такого?!

Теперь мне еще воевать с их страной!

Хотя, конечно, все могло бы обернуться совершенно не так…

Ах, больно! Как же больно!

Зажал ее зверь у стены, и теперь больно, невыносимо больно!

И не только телу – душа болит. Ну как можно, она не думала такое! А оно, оказывается!..

– Двигайся, баба!

Рульда всхлипывала. Но казалось, никто не слышит! Весь коридор пуст, ночь – а никто не слышит! Ну хоть кто-нибудь – она так боится кричать!

Этот стражник был зверем. Зверем. Настоящим – обмануло сердце. Подсунуло картинку с экрана. И что губа кривая, думала – оно такое, шарм прибавляет. А прибавляло только злости – у него из-под губы будто клыки выглядывали.

И было все долго. Невыносимо долго.

Что сил уже плакать – нет.

Регент Вольх пребывал в хорошем настроении.

– Он проснулся? – спросил правитель у охранников. Те предупреждающе кивнули.

Вольх еще более повеселел.

– Принесите мне стул, – распорядился мужчина, и вошел в камеру.

В помещении слегка воняло. Вольх подумал, что стоило бы захватывать с собой тра̀вы, чтобы они перебивали этот неприятный смрад. Впрочем, он не так часто здесь появлялся.

С этой стороны оконное стекло было зеркалом, и правитель, уверенный, что на него оттуда никто не смотрит, проверил чистоту своих зубов.

Пленник следил за ним исподлобья. Его осунувшееся лицо тем не менее выходило каким-то пухлым. И щеки он держал так, будто что-то за ними прятал.

Вольх наклонился к его лицу.

– Привет, творец.

Мальчишка дернулся, но все что он мог – это изобразить удивление глазами: руки были связаны сзади табурета. Странно… всего лишь удивление?

Вольх не показал легкого разочарования.

– Как ты себя чувствуешь?

– Откуда вы знаете, кто я? – он шамкает? Вольх сощурился, внимательно следя за его лицом. Затем взял подбородок и насилу раздвинул челюсть.

Второй ряд зубов.

Это уже интересно.

– Ты сделал сам? – улыбнулся Вольх, освобождая мальчика. Он недовольно задвигал челюстью.

– Ты сделал сам? – пришлось повторить правителю настойчивее.

– Нет, – и голос паренька вышел совсем слабым.

Но он опять его не боялся.

– Жаль, что не сам. Это бы продемонстрировало, что ты можешь. Было бы выше всяких похвал, – Вольх ходил взад-вперед по помещению. Затем снова обратил глаза на следившего за ним щеночка. – Знаешь, почему ты оказался здесь?

– А вы сами знаете?

– Знаю, – Вольх улыбнулся вежливому пленнику. – Из-за меня.

– Почему? – мальчишка заерзал. Впервые появилось подобие тревоги.

– А зачем нужен творец?

И теперь его страх стал ожесточенным и реальным.

Мальчишка вылупил глаза и вдруг закашлялся.

Я поднял его за волосы.

– Ты ведь поможешь мне?

Его лицо исходило кровью.

– Ну же!

– Я не мо… гу, – услышал я хрип.

Бездарь!..

Я хлопнул лицом.

Вольх вручил ключи стражнику. Последнему показалось, что взгляд правителя какой-то странный. Но охранник побоялся спросить.

– Что делать с пленником?

И этот странный взгляд теперь обратился на него.

***

Рульда споткнулась у самого подножья лестницы. Стоило же столько терпеть ступенек, чтобы сейчас…

Девушка выставила перед собой мешок и обняла его крепко. Ей показалось, что у нее пол уходит из-под ног. И если за мешок не держаться – она совсем останется беззащитной. Свалится – вполне может, и с мешком.

И этот поворот принес человека. Рульда рухнула на пол, больно ударившись попой. Но удара не заметила. На нее смотрел государь. Как же, не могла она его не узнать.

Теперь не поклониться.

Рульда молча смотрела на мужчину. Который молча смотрел на нее. И взгляд его казался ей полным презрения.

Да, вот что к ней всегда испытывали. Все. Даже бабка, наверное, питала презрение, она же не родная ей была. Так и не смогла стать родной внучкой. И девушки на кухне питали презрение. И стражники. И стражник.