Илья Саган - Дотянуться до престола

– Уже болтают? Скоренько. Тут, вишь, Василь Григорьич, какое дело: недавно в церкви Успения мальца нашли, прям под иконою Богоматери Владимирской. Я как раз у архимандрита Чудова был, у Аврамия, и князь Пожарский со мной. Обсуждали про Земский собор всякое… ну, ты разумеешь. И тут прибегает ихний чернец да орет как оглашенный, дескать, Заступница Небесная царя послала. Ну, мы и пошли всем скопом поглядеть, а там и всамдель дитятя…

– Во-он оно что, – удивленно протянул Телепнев. – И впрямь, похоже, непростой ребетенок.

– Оно конечно, не всякий день на алтаре мальцов-то находят.

– И что ж, он у тебя?

– Да, Василий Григорьич, здесь расположился.

– И как, глянулся тебе? Не пужается?

Шереметев обреченно махнул рукой.

– Да какое там. Шустрый – спасу нет, кого хошь расскучает. Весь день по палатам да по двору бегает, пришлось ему Сенькину шубейку отдать. Бывает, и в лари-сундуки заглядывает. А скажешь чего – орет.

– Как бы вторым Иоанном Мучителем не оказался, – вздохнул Телепнев, намазывая варенье на ржаную булку. – А почто ты его взял?

Федор Иванович усмехнулся, глаза лукаво заблестели.

– А ну как с Мишкой Романовым не выгорит у нас дело? Ну как мальца-то и выберут? Кто тогда при нем, малолетнем, за главного будет, а? То-то, воспитатель его да предстатель.

– Хитрó, – усмехнулся Телепнев. – И впрямь поваден он нам, пока в летах-то несовершенных. Да только вряд ли Салтыковы обрадуются, коли их родню, Романовых, обойдут в царском выборе.

– Ну, это так, на случай. Все ж Миша повыгоднее будет. Батюшка его у вора Тушинского в лагере патриаршествовал, значитца, мстить нам за то, что польского королевича на русский трон звали, царь не смогет. Опять же, я Романовым – сродственник.

– Оно конечно, но за младенца легше будет уговаривать, он вроде как ставленник Божий получается. Как звать-то его?

– Петром. Нам с тобой, Василь Григорьич, что Миша, что Петя – оба повадны. И надобно теперь учинить, чтоб других искателей державы случаем не выбрали. Разумеешь?

– Сказывай, что придумал, – усмехнулся Телепнев. Хорошо зная Шереметева, он ни на секунду не усомнился, что у того уже есть план.

– Ну, гляди: среди Шуйских и Годуновых есть хотельщики, но их всурьез и обдумывать не будут, дабы не мстили они за загубленных царей-сродственников. Из Голицыных никого не осталось, Василий полонен вместе с Филаретом, Андрейка погиб, а Ивашка ни на что не годен. Ивана Романова да Черкасского не кликнут, у них сторонников мало. Сурьезные претенденты – боярин Иван Михалыч Воротынский и князь Куракин, вот против них бы что измыслить… А боле прочих видится мне опасным князь Пожарский. Остальные-то – кто в седмочисленных боярах сидел, кто в Тушинском лагере, как Трубецкой, так что их бояться нам не след.

– Н-да, Дмитрий Михалыч человек видный, спаситель отечества. Только я тебе, боярин, так скажу: коли ты извести его надумал, то мне с тобой не по пути. В венценосцы я князя Пожарского не хочу, но самолично ему в пояс кланялся, когда он Москву освободил. Он человек чести, а такие нашей земле нужны.

– Что ты, Василий Григорьич, что ты, – замахал руками Шереметев. – Я вот что мыслю: надобно нам его именем грамотку написать. Шведам. Желает, мол, Москва в цари Карла, ихнего королевича. А коль на Земском соборе об этой грамотке кто случаем проведает – вот и будет Пожарскому тяжельче в венценосцы пробиться. Что скажешь?

– Дельно, – улыбнулся дьяк. – За такое не накажут, а в душах сумления останутся. Вечерком самолично напишу да со своим человечком отправлю. И тотчас пошлю кого-нить грамотку-то перехватить.

– Уговорились.

Шереметев от души обнял гостя. Тот потоптался, словно не мог решиться, но все же спросил:

– Мальчонку-то покажешь, Федор Иваныч?

– Дык пошли, секрету-то в том никакого нет.

Через несколько минут они уже входили в комнату Пьера, у двери которой мирно дремал посланник Пожарского. Мальчик тоже как будто спал, сложив ладошки под румяной щечкой. Хозяин с гостем тихо подошли к нему, и Шереметев прошептал:

– Вот он, Василь Григорьич.

– А с виду совсем обыкновенный, – усмехнулся думный дьяк.

– Ну а как ты чаял, он с крылами, что ль?

Они тихо беседовали, а Пьер притворялся спящим, боясь пропустить хоть слово.

– Сведать бы, как он попал в церковь Успения, – пробормотал Телепнев.

– Архимандрит Аврамий пытается дознаться, и Пожарский тоже.

– А что ты с ним делать будешь, коли Мишу Романова царем нарекут? Почто тебе тогда чадо-то?