Олег Готко - Чёрная звезда заката

– Невесёлое?…

– Я бы даже сказал – довольно мрачное будущее, – уточнил Аркадий Романович. – Открой-ка дверь своего аквариума!

Милиционер послушно отпер служебное помещение и лишь брезгливо скривился при взгляде на пластиковый пакет.

– Нельзя ли это сюда не тащить?

Черных удивлённо посмотрел на него, но потом кивнул.

– Ах, это? Ты всё ещё думаешь, что кошка дохлая, да? – с этими словами он вытряхнул чёрную гадость на стол, где лежал журнал дежурств, и злобно уставился на офицера.

– Ты что делаешь?! – воскликнул Коломиец, но едва протянул руку, чтобы сбросить труп животного, как оно неожиданно подняло голову и приняло сидячее положение.

Волосы БМВ зашевелились под фуражкой, а морда кошки повернулась к нему и открыла глаза. Мутное месиво гниющих зрачков и радужной оболочки вытаращилось на него.

– Но… оно же воняет, – только и смог выдавить из себя офицер и рухнул на стул.

По его широкоскулому лицу разлилась смертельная бледность. Для нервной системы это испытание оказалось куда как круче, чем то, которому пожилой старлей подверг его, тогда ещё курсанта Школы милиции. Случилось это во Львове, когда с ними находился молодой белобрысый сержант-кинолог с почти чистокровной немецкой овчаркой. О лёгкой беспородности собаки говорило чуток свисающее левое ухо, придававшее ей обманчиво-беззлобный вид.

Патрулируя в районе Высокого Замка, они наткнулись на пацана, которому приглянулся сиамский котёнок в одном из домов. Тот беззаботно предавался дрёме на подоконнике первого этажа. Подождав, пока мальчонка сманит котейку, старлей выпрыгнул из-за угла, где они устроили засаду, и схватил того за шиворот.

– Воруем? – ласково поинтересовался он, но невооружённым взглядом было видно, как от этой почти отцовской любознательности у задержанного по спине побежали мурашки.

– Эт-то мой…

– Неужели?

– Точно! – Пацан для наглядности принялся гладить животинку, которая начала изворачиваться и проявлять прочие признаки неудовольствия.

– Свежо предание да верится с трудом! – Офицер, словно пинцетом, выдернул у него котёнка двумя пальцами и рявкнул: – А ну брысь, пока ноги не повыдёргивал!

Отпущенный не стал настаивать на своей беззаветной любви к животным, из-за которой стоит бросаться на танки, и мгновенно исчез в одном из многочисленных проходных дворов.

– Славный, – сказал тогда курсант, увидев беспомощного, будто облитого кофе, котёнка в руках старлея. – Что будем с ним делать? Вернём хозяевам?

Овчарка глухо зарычала.

– Смотри! – Офицер бросил животное в угол между домами и тут же наклонился и спустил псину с поводка.

Поединок был недолгим. Рычание, шипение, хруст перекушенного позвоночника, предсмертное карканье и на зрителей таращится мутнеющий синий глаз. С трудом оторвавшись от гипнотизирующего взгляда смерти, вступившей в свои права, курсант дико посмотрел на старлея.

– Ну, как тебе это? – весело поинтересовался тот, буравя глазами.

Если бы у верблюжьей колючки были глаза, то она наверняка точно так же глядела бы на корабль пустыни. Взгляд требовал адекватного ответа, и его подсказала злость, захлестнувшая грудь, опустевшую от ничем неоправданного зверства старшего лейтенанта.

Тогда Коломиец опустил голову, пошарил глазами по земле и поднял железную трубу, бог весть как оказавшуюся там. Взвесил её в руке – тяжесть показалась подходящей – взмахнул да и размозжил голову овчарке, после чего с вызовом посмотрел в глаза офицеру.

– Баланс, говоришь, восстановил? Справедливо, но глупо, – расхохотался тот. – Собака-то казённая…

Преподанный урок навсегда запал в душу молодого милиционера. Последовавшие годы службы ничем не опровергли довольно спорное ещё во времена Соломона утверждение старлея, что «справедливость есть не что иное, как моральный аппендицит, который имеет право на существование исключительно в формуле: «И нашим, и вашим».

Так вот, тот выпученный глаз невинно убиенного сиамца, который ещё какое-то время возвращался во снах, не шёл ни в какое сравнение с жижей, открывшейся капитану в глазных впадинах твари, сидящей теперь перед ним здесь и сейчас.

– Конечно, воняет! Трудно добиться идеала в материальном мире, – Аркадий Романович небрежно сбросил мерзость в угол, а пакет же не спеша спрятал в карман, – однако стремиться к этому надо, разве нет?

– Какому… идеалу? – Коломиец дрожащими руками сунул в рот сигарету, сломал несколько спичек, наконец, подкурил и раза три подряд затянулся.