Николай Побережник - Гнев изгнанников

– Правильно! Ишь, бой ему честный подавай! Присматривай за ними, Хранителя горячим напоите, а этот пусть так, к утру, может, и дойдет.

Хохотнув, тот, что присвоил себе мой меч, удалился, я услышал, как распрягли сани, а потом, бранясь, несколько человек закатили их в сарай. Скрипнув, закрылись ворота, и наступила тишина. Лишь с улицы гулко доносились разговоры и смех, стало немного теплее, я повозился и закопался поглубже в соломенную подстилку, и раз прямо сейчас меня убивать не собирались, то решил выспаться.

– Эй… Эй, наемник! – начал ворочаться рядом Хранитель. – Сможешь освободиться?

– Разве что наколдовать…

– А ты можешь? – не понял шутки мой напарник по плену.

– Ага, если до ветру не сводят, ты еще возишься здесь, я тебе сейчас так полные сани наколдую!

– Эм…

– Лежи смирно.

– Я слышу все! – донеслось со стороны ворот.

– Сводил бы до отхожего места, не срами!

– И правда, сводить бы, а то потом разить от них будет.

– Ну, своди, только наемнику руки не развязывай, поди, и так рассупониться сможет, а то он шустрый шибко… видел, как он Тилла ногой-то шибанул?

– Ага…

– То-то же.

Атаман Тарин

Хартский многодворец вдали от торгового тракта

Собрать отряд в сотню клинков Тарину удалось без особого труда, достаточно много оставшегося не у дел оружного люда подалось на окраины княжества. Да и хартам, которых коснулся гнев императрицы, было ради чего взять в руки луки и копья. Рубак, к слову, среди них хороших нет, а вот стрелки они отменные. За последние недели окрест торговых трактов отряд Тарина натворил дел – не один обоз, что шел к землям Желтого озера и предназначался для расположившегося в крепости у торгового каменка иноземного войска, был уничтожен. В ответ иноземная кавалерия попыталась провести что-то вроде карательной операции, но по большому снегу от кавалерии мало толку, а пехотных отрядов в княжество прибыло еще недостаточно. Хартскими кузнецами и оружейниками были изготовлены арбалеты, по образу и подобию того, что привез с собой Тарин, правда размерами и убойной силой они превосходили прототип вдвое.

Нависнув над столом в скромной хижине, Тарин разглядывал подорожный лоскут, думая о том, куда вести отряд, когда уже не будет большого снега. Тяжело скоро будет прятаться по лесам, люди приходят, да и некоторые из не покорившихся императрице родов обещали послать своих дружинников.

– Ну, что скажешь, мой увечный друг? – Тарин обратился к Вансу, что, присев на медвежью шкуру у печи, курил трубку и о чем-то крепко задумался.

– Скажу, что когда сойдет большой снег, будет славная рубка.

– Да уж, главное, чтобы к тому времени железные всадники по ночам нас не перебили.

– Как схорониться в ночном бою, мы уже придумали, в свете костров доспехи иноземцев хорошо видать, чем этот доспех пробить, у нас тоже есть… главное – место хорошее найти для лагеря, оружный люд прибывает.

– Атаман! – дверь скрипнула, и в хижину вошел десятник в сопровождении дружинника. – Мы разбили таможенный пост в одном дне пути.

– Где? – Тарин поманил десятника рукой и кивнул на подорожный лоскут: – Покажи…

– Вот тут, у моста через Кривую протоку, – десятник ткнул пальцем в материю, – а еще Хранителя пленили! И похоже, что лазутчика из наемников… я слышал, Хранители собирают судейскую стражу из наемников, а те поганят по окраинам княжества.

– Лазутчика?

– Да, из наемников, шустрый, сволота, и оружья всякого при ем… и, главное, вот, – десятник положил на стол арбалет, – в оружейной лавке такое не купишь, у него в бауле лежал.

– А баул да ранец, как бой начался, он в кусты, к протоке забросил! И меч вот его, чудной какой-то, – дружинник, что был вместе с десятником, шагнул вперед и положил на стол меч, – я его с бою взял, позволь, атаман, я себе меч этот оставлю.

Тарин с Вансом переглянулись.

– И где этот лазутчик? – Тарин взял в руки меч, вынул его из ножен и, внимательно осмотрев, передал Вансу: – Узнал?

– Еще бы!

– Так в сарае, на окраине многодворца их заперли, ага, и Хранителя, и наемника этого, – довольно улыбаясь, ответил десятник.

– Веди! – Тарин схватил с большого сундука в углу кафтан и шапку. – Живой он хоть, лазутчик этот?

– Вроде живой.

Хартские земли, северные леса

Из чуткой дремы меня вывел лязг засова и скрип ворот сарая. «Уже утро?» – подумалось мне, и я обрадовался тому, что меня наконец куда-нибудь поведут. Судя по шарканью ног, в сарай заявилось человек пять. Меня бесцеремонно вытащили из саней, поставили на ноги и стянули с головы тряпки. То, что на дворе совсем не утро, я понял сразу – за воротами темень, кто-то держит лампаду почти перед моим лицом, а за ее светом я никого не могу увидеть, только тени. Ко мне навстречу шагнул силуэт, и я сразу понял, кому он принадлежит.