Константин Калбазов - Несгибаемый

Петр столкнулся с ней в дверях ресторации. Нет, не в прямом смысле этого слова, разумеется. Он увидел ее и не смог оторваться от представшей перед ним красоты. На вид около двадцати, обворожительные вьющиеся каштановые волосы, мягкий овал лица, легкий румянец, карие глаза, тонкий аккуратный носик, пластика отдыхает, губы… А ч-черт его знает, какие они. На ум шло только банальное «чувственные». Статная, с осиной талией. Возможно, конечно, это и корсет, но…

Он точно пожалеет, если не подойдет к ней. Но, пожалуй, еще больше пожалеет, если подойдет. Стоит ей окинуть его хотя бы равнодушным взглядом, и все… Лучше бы ему те хунхузы вышибли мозги, потому что воспоминания об этой холодности будут жечь его каленым железом. А если она посмотрит с превосходством или презрением… Вот уж точно, это будет последнее, что она сделает в своей жизни. Он этого просто не вынесет. Не сможет. Самолюбие, гордыня, называйте как хотите.

Вообще-то Петр явственно чувствовал, что нет в ней снобизма. Что она проста в общении и не способна относиться к людям, как к грязи. К любым людям. Чувствовал. Но вот проверять не хотел. Никак не хотел. Пусть уж лучше мысль об упущенной возможности преследует его всю оставшуюся жизнь, но он не станет проверять, насколько эта возможность реальна. Просто последствия могли быть самыми непредсказуемыми.

И потом. Так случается. Человека прошибает электрический разряд. Буквально трясет от охвативших чувств. А потом все проходит. Как наваждение. Нет, впоследствии-то, разумеется, его будут преследовать отголоски. Изредка. И ничего смертельного. Разве только сожаление. Но это переживется.

Она была не одна. Вместе с ней пришли две молоденькие барышни и четверо парней в студенческих тужурках. Причем двое из них, заметив реакцию Петра и истолковав ее совершенно однозначно, окинули его откровенно вызывающими взглядами. Первый – так, ни на что не годный экземпляр, все-то у него среднее, и рост, и сложение. Хм. И внешность. Второй высок, крепок, под распахнутой тужуркой видна толстовка, облегающая мускулистый торс. И вообще, для студента он выглядит как-то уж больно взросло.

Петр только ухмыльнулся и предпочел отвернуться, направляясь за Завьяловым. Купец же пер вперед, как танк, в поисках свободного столика. Точнее, он следовал за официантом, получившим щедрые чаевые и провожавшим их с явным подобострастием. При этом Игнат Пантелеевич имел весьма решительный вид человека, точно знающего, чего он хочет.

Столик им достался один из лучших. В самом центре зала. Хм. Сомнительное утверждение. Если бы спросили Петра, то он предпочел бы отдельный кабинет или во-он там в углу, рядом с кадкой, в которой росла раскидистая пальма, благодаря чему создавалась иллюзия некой уединенности. Но Завьялов не собирался спрашивать компаньона о его предпочтениях. Как уже говорилось, он точно знал, чего хочет.

Компания из семерых молодых людей расположилась неподалеку, но не в центре, а у окна. Для того чтобы их усадить вместе, официанты проворно составили вместе два стола. Поймав себя на том, что продолжает пялиться на девушку, Петр предпочел сесть к ним спиной. А то очень даже легко можно оказаться в весьма щекотливой ситуации. Потому как он ничуть не сомневался, что все время будет пялиться на незнакомку.

Под легкую холодную закуску полилась первая стопка «Смирновской». И только тут Петр вдруг осознал, что все выпитое им до этого было самой настоящей бурдой. Оно, конечно, водка – она и есть водка. Ни о каком букете тут не может быть и речи. Но ее и не стоит оценивать как вино. Это совершенно разные напитки. Так вот, «Смирновская» была коварной в своей мягкости и крепости. Потому что выпить ее можно много. Непростительно много.

Хотя Петр и сидел спиной, он отчего-то чувствовал на себе взгляд той девушки. Бред, рожденный воспаленным воображением. Но эта мысль была одной из причин, почему он решил ограничить себя в выпивке. Не родился еще человек, способный победить зеленого змия. И не родится. А пьяный человек вызывает только два чувства – жалость и презрение. Ни того ни другого по отношению к себе от незнакомки Петр не желал.

Когда принесли горячее, Завьялов уже успел слегка поднабраться. Нет, он еще не был пьян. Три-четыре шкалика для него так, только для разогрева. Тем не менее кураж уже пошел, и дурная купеческая моча уже начала давить на мозг. А тут еще и пренебрежительные взгляды, бросаемые в их сторону другими посетителями.