Владимир Свержин - Личный враг императора

«Да, помереть сейчас было бы совсем некстати», – подумал я, представляя себе вытянувшиеся рожи Старцев, узнавших, что их доблестный засланец склеил княжеские ласты в безвестном поместье неподалеку от старой Смоленской дороги.

– Подай-ка мне одеваться.

– Слушаюсь, барин. Желаете шлафрок?

– Какой, к дьяволу, шлафрок?! – возмутился я. – Как ты себе представляешь, в шлафроке да на коне скакать?!

– Да куда ж вам на коня? – запричитал Кашка. – Вам еще дня три лежать, не вставая. А потом этак недельку потихонечку да полегонечку.

– Акакий Петрович, лекарь ты мой разлюбезный, нет у меня этакой уймы дней, чтобы на перинах вылеживаться. Врага бить надо!

– Да вы ж его уже столько побили, что иному полку за всю войну не довелось! Вам и генерал вон приказывал лечиться, а вы – чуть на ноги встали да опять в седло. Спасай вас бог, нельзя так! Без вас покуда управятся. Вон от Чуева вестовой поутру сюда прибыл, говорит, под Вязьмой нынче знатное дело происходит. Может, и вовсе там разобьют супостата, на том война и закончится. А вам бы себя поберечь!

– Не причитай, Кашка, – отмахнулся я. – Не получится ныне Бонапарта разбить.

В голове моей тут же всплыли не ведомые еще пока никому события битвы при Вязьме. Еще вчера генерал Милорадович решил уничтожить арьергард маршала Даву, однако за ночь ситуация изменилась, и русскому Ахиллу теперь придется иметь дело не только с крепким, будто утес, Даву, но и с корпусами Понятовского и Нея, которые и сами по себе были не подарок. Реши тогда Кутузов активно поддержать храбрейшего из своих генералов, вполне может быть, сражение под Вязьмой стало бы и впрямь катастрофой для французов. Но фельдмаршал находился в двадцати семи верстах от места боя и, как обычно, не поспешал, верный принципу – без того все развалится.

Однако и без подмоги войска Милорадовича творили чудеса героизма, и к шести часам вечера город был очищен от французов, а все три прославленные маршала отступили за реку Вязьма, уничтожив за собой мост. Четыре тысячи убитых и раненых, более двух тысяч пленных, два знамени и три пушки потеряла Великая армия в тот день. Могла бы оставить на поле боя значительно больше, но сослагательное наклонение в военном деле – штука опасная. Ясно было одно: с этого дня еще недавно сохранявшая некое подобие военного порядка армия превратилась в скопище одетых в мундиры беглецов, сбитых в толпы лишь страхом перед налетами партизан всех мастей и преследующей их по пятам регулярной армии.

В моей голове всплыла цитата из рапорта маршала Нея маршалу Бертье, начальнику штаба Наполеона, относившаяся как раз к этим дням: «Почти одна только итальянская королевская гвардия шла еще в должном порядке, остальные упали духом и изнеможены от усталости. Масса людей бредет в одиночку в страшном беспорядке и большей частью без оружия». Да уж, пасынок Наполеона, командовавший этим корпусом, прекрасно знал свое дело. И не будь он в тени своего великого отчима, кто знает, быть может, виконт Эжен де Богарне ныне слыл бы одним из выдающихся полководцев Европы и был бы куда известней, нежели вице-король Италии, великий герцог Франкфуртский, князь Венецианский, принц Империи и прочее, прочее, прочее. Кто знает, кто знает…

Впрочем, что за дурацкий вопрос? Я-то как раз и знаю, во всяком случае о том, что произошло. И, соответственно, могу достаточно обоснованно судить о том, что могло произойти. Вот, скажем, еще в Москве генерал Богарне предлагал своему отчиму дерзкий план решительного похода на Петербург. Наполеон бездействовал в захваченном Кремле, с растущим недоумением ждал посланцев от императора Александра, не веря, что тот и впрямь желает сражаться до конца. Богарне уверял, что русский император на переговоры не пойдет и нужно обязательно наступать, покуда есть силы и способствует погода. Хотя можно биться об заклад, его высочество не читал Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» и вряд ли представлял, каково наступать по этому раздолбанному тракту, да еще и осенью. Но суть дела он понимал верно. Однако все это уже не имело значения, Великая армия откатывалась от Москвы, теряя людей, орудия и знамена. Теряя все то, что позволяло именовать ее армией.

Между тем расторопный Кашка организовал чай с ситной булкой, а вслед за тем, глядя с укоризной и надеясь, что я все же отменю решение, принес мундир и сапоги.

– Кто где? – застегиваясь, поинтересовался я.

– Крестьян Афанасий к дороге увел, там нынче охота изрядная. Вчера к вечеру двадцать человек пригнали, все продрогшие, голодные. Афанасий Михайлович рассказывал, как наскочили они на этих вояк. Те как раз ужинать намерились, даже и за оружие схватиться не успели.