Александр Мазин - Богатырь

Сновид отпустил нож. Он почуял: вокруг множество людей.

Посыпались искры, вспыхнул трут, а потом и факел.

Да, людей было много. Все – при оружии.

Сновид тронул рукой кору дуба, подумал укоризненно: «Что ж не предупредил, друже?»

Вперед вышел плечистый муж с длинными, вислыми усами, наклонился, ощерился:

– Что, старый, боишься?

– Тебя? – Сновид скривил рот. – Тебя, Соловей, не бояться глупо.

– Может, тогда судьбу мою скажешь… ведун?

– Ты умрешь, – равнодушно произнес Сновид. – И дети твои тоже. И жены.

– Эка новость! – засмеялся разбойник. – Все мы умрем. Одни раньше, другие позже. Вот ты, например, когда умрешь?

Ведун заглянул в прищуренные злые глаза – и увидел свое будущее. Такое, что и смотреть не хотелось. И, не раздумывая, выхватил нож.

Соловей отпрыгнул проворно, обнажая меч…

Но меч ему не потребовался, потому что Сновид не бросил в него нож. И не попытался ударить.

Точно рассчитанным движением он вонзил железо в собственное сердце.

Ужасная боль! Но Сновид сумел улыбнуться. Нет такого будущего, которое не под силу изменить сильному человеку.

– У тебя два пути, – сказал Илья старосте. – Один – правильный, второй на погост.

– В чем моя вина, господин? – возопил смерд. – Мыто всё отдали, худого не делаем! За что?

– А за то. – Илья наклонился к нему поближе и сказал чуть слышно: – Соловью кто вести подает, а?

Староста побелел.

– Да я… Да как же…

– Не ври мне, – совсем тихо произнес Илья. – На куски порежу.

Резать смерда он, понятное дело, не собирался, но староста об этом не знал и побледнел еще больше:

– Да как же ему не пособлять, если он… Это ж Соловей. Он же…

– Страшный? – спросил Илья.

– Очень.

– А я, выходит, нет? Ну ты сам напросился. Викула, сдери с него одежду и привяжи во-он к тому столбу. Сейчас узнаешь, кто из нас страшнее!

– Он! – убежденно выкрикнул староста. – Делай со мной, что хочешь, а Соловей всё одно страшней тебя!

– Викула, погоди! Это почему Соловей страшней?

– Ты меня одного резать будешь, княже, а Соловей… Он всех. И детишек моих, и внуков… Всех!

– Пес с тобой, – махнул рукой Илья. – Живи. Прав ты: не стану я детей губить. Вели, чтоб столы нам накрыли.

– Это вмиг, господин! Оглянуться не успеешь! – И убежал.

– А я б его железом припёк, – заметил Бокша, один из десятников Кулибы. – Закукарекал бы, как кочет поутру.

– И что б он тебе накукарекал? – хмыкнул Илья. – Где Соловей прячется? Так откуда ему знать?

– Ну хоть про капище рассказал бы.

– О капище не рассказывать надо, а нас к нему вывести. И пугать я его не хочу. Всё ж это мой человек, и не холоп, а свободный. Нельзя, Бокша, своих людей убивать. Смердов защищать надобно. А если не можем, так не с них спрос, а с нас. Ты понял?

– Вроде бы, – неуверенно пробормотал десятник. – А как мы теперь капище найдем?

– Вот об этом, Бокша, нам и стоит подумать.

Проводника они нашли. Староста нашел. Когда Илья на кресте поклялся, что не причинит вреда ни капищу, ни жрецам.

– Лошадок оставить придется, – сказал проводник, приземистый смерд средних лет по имени Нездила. – Не пройдут лошадки.

Илья подумал немного: оставить ли коней здесь, в деревеньке, или вернуться в Моров? Пожалуй, лучше вернуться. Крюк невелик, а оставлять лошадей без охраны никак нельзя. Сболтнет кто тому же Соловью…

А отряд у Ильи не так уж велик.

Лес окрестный Илья немного знал. Успел поохотиться и до беды, и после. Однако далеко не заходил: дичи и вблизи городка было вдосталь. Двигаться по лесу Илья тоже умел. И дорогу запоминать, так что и без проводника не заблудился бы.

Но капища не нашел бы. Укрыто оно было на совесть. На болотном островке, попасть на который можно было, лишь зная проходы и гати, а их ведь не видно, если не знаешь. Топь и топь. Шли сторожко. С проводника глаз не спускали… но Нездила вел себя примерно. Об опасностях предупреждал. И никаких попыток удрать не делал. Тоже понятно. В деревеньке семья его осталась. Что не так – они ответят. Илья честно сказал: доведешь успешно – награжу, попытаешься обмануть – всех мужчин в твоем роду смерти предам.

Довел. Честно. К полудню второго дня вышли к острову, на котором возвышался знакомый частокол со звериными и человечьими черепами. Над частоколом торчали три идоловы башки. Одна – с острыми звериными ушами.

В ворота гридь вошла беспрепятственно: ни привратников, ни свирепого мишки. Внутри ограды идолов оказалось много. Не меньше десятка. Вои отнеслись к ним с опаской: кто крестился, кто, напротив, сотворял языческие знаки.