Александр Некрасов - Вперед, русичи!

Он не видел, как за всеми его манипуляциями из темноты внимательно наблюдали три пары глаз. Монгольские разведчики, утомив бешеной скачкой лошадей, но еще не доехав до своего лагеря, очухались и остановились. Возвращаться назад смертельно не хотелось. Такого ужаса, как от неожиданно раздавшегося громкого свиста и появления самого дьявола или его приспешника на троне, они никогда не испытывали.

И в лагерь возвращаться нельзя. Там, без сомнения, ждала позорная смерть. Хан и без этого в гневе от последних неудач, так что никакие оправдания про нечистую силу даже и выслушивать не станет. Головы с плеч покатятся наверняка! Ханская немилость страшнее любой преисподней.

Поэтому, не сговариваясь, повернули они коней. И к удивлению своему, приметили, что в страхе ускакали довольно далеко от костра. Но возвращались не спеша, придерживая коней и озираясь по сторонам, готовые в любую минуту вновь дать стрекача. Когда же увидели впереди неясный огонек затухающего костра, вовсе спешились.

Неслышно ступая во тьме, они подобрались ближе и, к своему удовлетворению, увидели, как перед костром отчаянно извивается пришедший в себя их пленник, тщетно пытаясь освободиться от пут. Ничего тревожного или незнакомого поблизости не было. Они так и не смогли понять, что же их напугало. Думать об этом было некогда. Выскочив к костру, закинули связанного пленника на коня и, вскочив в седла, так же молча поскакали к своему лагерю, огни которого, хотя и не так скоро, показались вдали.

«Поехали», – с тревогой подумал Павел, когда его, как мешок с поклажей, забросили на конский хребет. Больше за всю дорогу думать он ни о чем не мог, мечтая о том, чтобы выжить в этой бешеной скачке. Ведь каждое движение, каждый скачок отдавал во всем теле нестерпимой болью. Он был уверен, что все его ребра переломаны, и, приходя в себя от очередного толчка, удивлялся, что все еще жив.

Когда кони наконец остановились, чьи-то руки, сбросив его с коня, развязали ремни и принялись растирать затекшие руки и ноги, Павел застонал от нестерпимой боли. Монголы, встав, обменялись непонятными фразами, видимо довольные тем, что пленник очухался. Затем принялись отряхивать пыль со своих костюмов, совсем не отличавшихся богатством, протирать лица. В это время из высокого шатра вышел их соплеменник, по его окрику Павла подняли с земли и, подталкивая, повели прямо в откинутый полог.

Нельзя сказать, что Павел ничего не боялся. Да он просто отчаянно трусил и физически страдал от всего пережитого. Но, к чести своей, никак не хотел обнаружить страдания перед пленителями. Поэтому когда в шатре его грубо подтолкнули в спину, чтобы он, как и вошедшие монголы, пал ниц перед их повелителем, он устоял. Хмурое лицо хана не предвещало ничего доброго. Хотя он как будто и не замечал пленника, глядя мимо него.

Наконец он взмахнул рукой, и поднявшиеся с земли разведчики, оставаясь согнутыми в раболепном поклоне, пятясь задом, вышли из шатра. Павла отвели в сторону, и он немного огляделся. Помимо продолжавшего потягивать какой-то напиток хана здесь находилось три стражника, два у входа и один подле повелителя. Позади того стоял обнаженный до пояса человек довольно жуткой наружности с лицом исполосованным шрамами.

Перед ханом в полупоклоне стоял еще один человек, совсем не похожий на монгола. «Скорее всего, русский», – подумал Павел и, как оказалось впоследствии, не ошибся. И лишь один старичок с клиновидной седой редкой бороденкой сидел на коврике в ногах у своего повелителя. Он что-то шептал ему, изредка жестикулируя. Причем дважды показал в сторону пленника.

О чем шел разговор, Павел понять, конечно, не мог. И язык был незнаком, да и слишком тихо говорил старик. Когда тот закончил, хан по-прежнему молчал. Если бы не боль во всем теле, то всю эту обстановку можно было бы принять за какую-то инсценировку, розыгрыш. Павлу на миг даже представилось, что вот-вот откроется полог шатра, зайдет сюда какой-нибудь кинорежиссер, одетый нормально, как принято в родном двадцатом веке, и скажет: «Снято».

Ему однажды довелось видеть съемки фильма о войне. Кругом ездили машины, шумела нормальная жизнь, а на съемочной площадке у дома актеры в ужасе прятались от бомбежки. Но как только режиссер говорил: «Снято», все опять становились обычными людьми, курили, весело перешучивались. Так, может, и хан сейчас подмигнет ему, мол, не робей, Пашка, и дружелюбно, весело рассмеется.

Вместо этого хан, по-прежнему не глядя в его сторону, произнес какую-то резкую команду. Двое стражников тут же вышли из шатра, а старичок удовлетворенно закивал головой, поглаживая бороду. Прошло совсем немного времени, и стражники вернулись, втолкнув впереди себя связанного русского воина. Павел расширившимися от страха глазами смотрел на его могучую фигуру, открытое лицо с окладистой русой бородой и следами побоев.