Александр Мазин - Танец волка

Конунгу нужны верные ярлы. Почему бы конунгу не сделать Эйнара ярлом? Он удачлив, у него есть драккар и верные люди. Он – хорошего рода. Почему бы Хареку-конунгу не дать сыну Торкеля-ярла немного земли?

Лейф соглашается, и Эйнару это нравится. Очень правильно, что они плывут в Хедебю. Так и надо.

Но надо ли это Лейфу? Гудрун в этом очень сомневалась. Потому что слышала, что говорил Лейф сконцам. О, им норег говорил совсем другое! Мол, сесть на земле ярлом Харека хорошо только для Эйнара, потому что тот – получит все, что хочет. И драккар тоже станет его, хотя почему Северный Змей должен принадлежать Эйнару, если тот морская добыча, которую брали все? И если для Эйнара хорошо будет считать подати и учить верности бондов, то что в этом толку для остальных? Вообще, сесть бондами на чужой земле (свою-то купить не на что) – не слишком добрая участь для людей храбрых и жадных до богатства. Таким людям нужно другое: хороший драккар (а он у них есть) и хороший опытный вождь, побывавший во многих битвах и знающий, где взять добрую добычу. Имени этого вождя Лейф не называл, но догадаться, о ком речь, было нетрудно.

Лейфа слушали. Не то чтобы соглашались, но и не спорили. Запоминали. Прикидывали выгоду. Люди Севера быстры, когда надо убить врага, но, если предстоит принять важное решение – не торопятся. Советуются друг с другом, с богами…

Гудрун видела Лейфову задумку так же ясно, как вырезанные на камне руны. Норег с самого начала был чужим для сконцев. Да, он оказался полезен, но не более. Многим уже приходило в голову, что он – лишний в этом мире. Многие хотели бы заполучить Гудрун. Лейф жив потому, что он вдвое сильнее любого из этих людей. И потому, что он поддерживает Эйнара, а Эйнар, который, как-никак, – сын их ярла, поддерживает норега. Чужой своим не станет.

Однако Лейф говорил о вещах, приятных каждому. О славе. О добыче. О победах. И говорил интересно. Так, что ему верили. И слушали охотно.

Лейф, понятно, никогда не вел подобных речей, когда Торкельсон был рядом. Эйнару он говорил то, что было приятно только Эйнару.

Еще Лейф рассказывал, как он славно сражался. И как неизменно оставался целым во всех переделках. Его ярлов убивали, а он, Лейф, удачливее их всех. Потому что жив.

«Я удачлив, меня любят боги!» – говорила его широкая искренняя улыбка.

Иной раз он вспоминал о земляках слушателей. Тех, кого он убил.

Высказывал сожаление: мол, они были отличными воинами, чья беда лишь в том, что они захотели проверить удачу Лейфа.

В конце концов он настолько заговорил сконцев, что многие из них были уверены, что он прикончил Косолапого и остальных едва ли не против собственной воли.

Лейф оставался чужим для сконцев, и для его целей это было даже неплохо, потому что человеку легче принять власть чужого, чем встать под руку того, с кем ты много лет жил как равный.

Так говорил когда-то Ульф, и Гудрун запомнила.

Будь у них достаточно времени, Лейф убедил бы сконцев, что он – подходящий хёвдинг. Вода камень точит. И тогда ему осталось бы под каким-нибудь предлогом вызвать Эйнара на поединок, убить (это будет нетрудно) и занять его место. И тогда Гудрун снова стала бы женой хёвдинга. Хорошо ли это для ее мести? И для нее самой?

«Ты, видать, тоже колдунья, как мать твоя, – не раз говорил ей норег. – Потому я так хочу, чтоб ты всегда была рядом. Моей. Представить не могу тебя с другим. Лучше сам тебя убью. Но еще лучше – его. Смотрел, как ты – с Ульфом, и еле сдерживался, что вызов ему не бросить. А я Вогенсону в верности клялся… Забыть тебя хотел, других девок брал… Пресные все. Как водичка речная. Брал их, а думал о тебе…»

«Любит, – знала Гудрун. – Да только что мне его любовь? Я для него – как поросенок жареный для голодного… Ульф… Вот с ним было – как на колеснице Тора по облакам мчать».

Хорошо Ульфу. Он в Валхалле. С Асами пирует. А Гудрун надо здесь жить. И отомстить. И ребенка Ульфова сохранить, чтоб род его не пресекся.

«Что же делать?» – думала Гудрун. Может, не убивать Лейфа? Поддержать его. Дать ему возможность стать сильным, разбогатеть, купить землю… Жить на этой земле и растить сына, которого она родит. Сына Ульфа.

Но то была неправильная мысль. Гудрун не была уверена, что сможет долго притворяться доброй женой. И еще боялась, что, когда родится сын, Лейф не примет его, узнав в нем чужую кровь. И тогда младенца вынесут в лес, если они будут на суше, или принесут в жертву великанше Ран [15] Напомню, что великанша Ран – супруга (и сестра) великана Эгира. Ее любимое занятие – с помощью волшебной сети собирать утонувших моряков. Впрочем, и живыми она тоже не брезгует. Может и целый корабль на дно утянуть вместе со всем экипажем и имуществом. Слабость одна – падка на золото. Так ее и подкупают: бросая благородный металл в водную пучину. , если Гудрун родит на палубе корабля. Впрочем, это маловероятно. Роженица нечиста. Ей не дадут осквернить боевой корабль. Когда придет срок – пристанут к берегу. Счастье что срок этот еще далеко.