Александр Мазин - Кровь Севера

Мои товарищи изучали городок.

– Воин, – сказал Рулаф, зрение которого было получше, чем у меня. – На стене.

– Точно! – жарким шепотом поддержал Скиди. – Не меньше трех. Я видел три блеска.

– Молодец! – похвалил Руад. – Я разглядел только одного.

Скиди зарумянился от похвалы.

Только я, слепошарый, не разглядел ничего. Зато у меня работает соображалка.

– Раз они в шлемах, значит, ждут нападения.

– Да ну! – пренебрежительно фыркнул Руад. – Это же франки. Они трусливее своих овец. И глупее. Наденут коровью шкуру с нашитыми железками – и думают, что от этого стали воинами.

– Что предлагаешь?

– Давай скрадем этого трэля, – жест в сторону пастуха овечьей отары, – да все у него и выспросим.

– А собака?

– Ты убьешь ее стрелой.

Ну да, ярл назначил меня старшим, значит, мне и достанется самое интересное. То есть самое рискованное.

– А если взвизгнет?

Вон по дороге телега тащится. И пара местных оборванцев на ближайшем поле что-то возделывает.

Если они увидят меня, нехорошо получится.

«Скрытность», – нас напутствовал ярл. Найти и доложить. Никаких драк.

– Сделаем по-другому, – на правах старшего решил я. – Сейчас я сниму доспехи и подойду к пастуху без всяких хитростей.

– Так он тебя и подпустит! – усомнился Руад.

– А почему нет? Или я похож на викинга? – Я стянул с головы шлем и взлохматил волосы.

– А может – я? – вмешался Скиди.

– Ты-то как раз похож. – Четырнадцатилетний Скиди был с меня ростом, а в плечах, пожалуй, и пошире. Здоровенный громила вырастет.

Не дожидаясь пока Руад подыщет еще какие-нибудь доводы против моей идеи, я начал разоблачаться. И уже по ходу сообразил, что если кто и способен сойти за простого землепашца в нашей компании, так это именно я. Потому что по въевшейся привычке выходца из двадцать первого века никогда не упускал случая позагорать. А вот мои друзья – нет. Потому загар у них был – ну примерно как у офисных работников. Лицо и кисти рук. Хорошенькие из них получились бы крестьяне… С бледными предплечьями и икрами.

Ну да ладно. Свернув бронь, оружие, ценности и прочее в увесистый тючок, я вручил его Скиди:

– Береги, дренг! Потеряешь – ввек не откупишься.

Паренек нагло ухмыльнулся:

– Когда тебя франки зажарят, я всё себе возьму. Добрая будет добыча!

Хряп! – Подзатыльник молодому прилетел от Руада быстрей, чем я рот открыл.

– Язык вырву! – посулил варяг.

До Скиди дошло, что мы не на пиру, и он скромно потупился. Теперь, если что пойдет не так, неудачу припишут его хулительным словам. Такие вот викинги суеверные ребята.

Я еще раз взлохматил гриву, напихал в бороду и волосы всякого растительного мусора и двинул на разведку.

Я вообще везучий. Но тут мне особенно повезло. Пастушок-раб оказался словенином. Это круче, чем вытянуть наугад из колоды пикового туза.

Мне повезло вдвойне, потому что, как выяснилось, идея моя была провальная.

Воина во мне пастушок опознал сходу. По исподнему, которое, по крестьянским меркам, стоило целое состояние. По качественному телосложению, по манере двигаться и держаться. По ловкости, с которой я пинком устранил с дороги злобного кобеля. Словом, облажался.

На будущее надо учесть: пришибленный вид и пугливый взгляд – непременные атрибуты европейского простолюдина. И так просто его не изобразить. Это в Дании простой землепашец выглядит полноценным гражданином. Здесь, в слабопросвещенной Европе девятого века, простолюдин – это по сути тот же раб. Достоинством чуть выше навозной кучки.

Короче, если я еще раз захочу выдать себя за бедного франка, то спину надо горбить, морду прятать, руки тоже прятать, потому что по одним только мозолям во мне сразу признают не только воина, но и викинга. Ведь здешняя знать греблей себя не изнуряет. Короче, плохая была идея. Лучше бы уж я под знатного франка косил. Или нищего. Или монаха.

Кстати, о монахах. Я не ошибся насчет креста.

За ближайшим леском размещался монастырь. Аккуратно так располагался – с реки не увидишь. И вот моя третья удача. Словенин-пастушок звался Вихорьком. И он оказался рабом именно монастырским.

С виду Вихорьку было лет одиннадцать-двенадцать. И на самом деле – столько же. Ничего так мальчишка, крупный. Только тощий. В монастыре отощал. До того пацанчик, считай, в семье жил. Мать его была наложницей богатого бондаря аккурат из того милого городка, который возвышался над окрестностями. Как попал во Францию, паренек не помнил. Продали вместе с матерью в совсем юном возрасте. От матери Вихорёк и языку словенскому выучился. Но год назад мама умерла, вернее, убили ее нехорошие люди.