Александр Мазин - Княжья Русь

«Ага, – сообразил Гошка. – Это тебя я вчера ножиком попотчевал!»

Гошка прикрыл глаза и жалобно застонал, прикинувшись слабым и больным. Стон получился настоящим: голова и впрямь болела жутко.

– Не слишком сильно ты его приложил, Бобрец? – обеспокоенно спросил порезанный.

– В самый раз, – успокоил волосатый. – Или ты хотел, чтоб он тебя еще раз пырнул? Ничё! У таких башка крепкая.

– Слышь, медвежонок, – сказал порезанный, – кто вы такие, я догадываюсь. А вот куда и зачем идете – нет. А знать – хочу. Ну?

Гошка не ответил. Глаза закрыл, лицом изобразил страдание…

Бац!

Вот это совсем нехорошо! По больной голове! Гошке даже притворяться не пришлось – боль так и накрыла, а желудок вывернуло наизнанку. Хорошо, наклониться успел, а то сам себя заблевал бы. А так прямо на этого Бобреца угодило.

Тот с руганью отскочил и принялся счищать со штанов блевотину. Гошка лежал обессиленный…

Порезанный протянул здоровую руку… Гошка сжался, ожидая еще одного удара, но ладонь мягко легла на его макушку. Порезанный забормотал что-то, через слово упоминая Мокошь… Похоже на заговор охотничий… Хороший заговор. Гошке полегчало. Боль малость унялась, желудок больше не крутило.

– Как тебя зовут, медвежонок?

«Ага, сейчас! – подумал Гошка. – Скажу тебе свое имя – тут-то ты меня и зачаруешь!»

– Евсевий, – пробормотал он.

Батюшкой Евсевием звали булгарского священника, который окормлял их род. Пусть-ка попробуют на него чары наложить!

– Врет! – буркнул облеванный. – Не бывает таких имен.

– Бывает, – не согласился порезанный. – Это ромейское имя.

И полез Гошке за пазуху. Нашарил золотой крестик, оборвал с шеи, сообщил удовлетворенно:

– Ромейской веры медвежонок. Так я и думал. Но с ним – точно не ромеи. Варяги. Я эту породу знаю. Эти сначала рубят, а потом интересуются – кого. И наш медвежонок такой же.

Облеванный посмурнел. Ага, испугался. Гошка тут же решил добавить:

– Моя родня – все варяги. Коли не отпустите меня, мои братья с вас точно шкуру снимут, – посулил Гошка. – Медле-енно!

– Напугал, – спокойно произнес раненый. – Давай-ка, Бобрец, дальше двинемся. А то и впрямь нагонят нас его кровожадные братья.

– Он же дохлый совсем, – возразил облеванный. – Нести придется.

– Вот ты и понесешь, – сказал раненый. – Если поторопимся, уже к вечеру до капища доберемся. И пусть там ведун сам с ним вошкается. Заодно и меня полечат: руку-то он мне до кости просек.

– Мои братья тебе сердце вырежут! – злобно посулил Гошка.

Раненый засмеялся.

– Ты лучше помолчи, медвежонок, – посоветовал он. – А то напугаешь Бобреца, он тебе что-нибудь отрежет. Ухо, там, или палец.

Что-то подсказало Гошке, что раненый не шутит.

И он заткнулся. Однако уже наверху, когда отошли от схоронки шагов на сто, Гошка изловчился, прокусил губу и сплюнул на мшистое бревно кровавую слюну. Бобрец нес Гошку на плече, как куль с мукой, – ничего не заметил. То есть это Гошке показалось, что не заметил.

Гошка сплевывал еще раз двадцать, пока не увидел, что вятичи перестали путать следы и скакать по камням. Уверились, видать, что окончательно сбили погоню со следа.

«А вот вам шиш!» – подумал Гошка.

В том, что свои его не бросят, он не сомневался. В том, что догонят, – тоже. Беспокоило только одно: вдруг Гошку убьют раньше?

Еще он боялся ведуна. Представлял его страшным, похожим на дедку Рёреха. Только Рёрех свой, родня. Если и поколотит, то по-родственному. А что с чужими можно сделать, Гошка уже видел. Очень не хотелось, чтоб с ним поступили так, как сосед Свардиг обошелся с лехитами. Лучше – сразу в Ирий… То есть – в Рай. Гошка слыхал, что тех христиан, кого перед смертью сильно мучили, Боженька сразу в Рай забирает. Вот бы и с ним так вышло… Хотя лучше, конечно, еще пожить. Жить ведь так интересно…

Гридни прибежали на крик, но опоздали. Им достался лишь окровавленный Гошкин нож. Богуслав в запале хотел сразу в погоню кинуться – след был ясный: вороги побежали напрямик – лишь бы быстрее.

Кулиба сотника еле отговорил. Пускаться в погоню с факелами по незнакомому лесу – дело пустое. Вятичи тут все тропки знают. Услышат погоню, свернут незаметно – вот и потерялись. Богуслав корил себя, что не послушал отца, не взял с собой в лодью пару собачек. Но кто ж знал? То есть отец, наверное, знал, раз ведун. А он, Славка, дурень – не послушал.

Место, где случилась беда, осмотрели внимательно, и сразу стало ясно, как все было. Двое вятичей сидели и ждали. Место они определили правильно. Славка и сам лучшего бы не подобрал: недалеко от лагеря, но – укромное. Как раз отойти и нужду справить.