Александр Мазин - Язычник

И он очень тосковал по Рогнеде. Самые красивые киевские девки не могли притупить эту тоску. Только в сече забывался Славка. Эх, выйти бы ему против Владимира – один на один! А там будь что будет!

– Владимир Рогнеду при себе держит, – сказал Артём. – Непраздна она. Родит ему сына, и станет тогда его отец Владимир по старинному праву наследником Роговолта. Так-то.

«Так, да не так, – злорадно подумал Славка. – Еще неизвестно, чей это будет сын».

И еще раз похвалил себя, что держал язык за зубами. Узнай Владимир, что Славка был с Рогнедой, убил бы и ее, и ребенка. А так… Посмотрим еще, кому Полоцк достанется.

Не то чтобы Славка хотел стать князем… Но почему нет? Разве он хуже Ярополка? Уж он бы за стенами отсиживаться не стал. Ну и что, что христианин? Что ж теперь, дать себя зарезать, как овцу? Вот матушка говорит: не в силе Бог, а в Правде. А какая Правда будет, если победит Владимир? Он же все церкви порушит, христиан побьет… Ужели Богу это любо? Священник булгарский говорит: кто за веру погиб, тому – рай и ангельское пение. А сам, когда ромей у него на подворье шалил, не к Богу, а к матушке прибежал жалиться. А Владимир – это не ромей какой-нибудь. Его так запросто не отвадишь. Может, самому священнику и любо, ежели ему на капище Сварожьем брюхо вспорют, а каково на это пастве его глядеть? Да и не будут они глядеть. Вступятся – и побьют их сильные. И что ж это за Правда такая, если не останется христиан здесь, на земле Киевской? Разве ж это – к добру?

Славка понять не мог, что это за Бог такой, если он побеждает, когда верные ему умирают на идольских капищах. Что-то здесь не так. Непонятно. Неправильно. Вот с Перуном, богом варяжским, все просто: будь сильным и храбрым да бей врага весело и без жалости. И будет тебе божья любовь и воинская удача.

Что бы ни говорили Славке священники и матушка, все равно ему не верилось, что Христу может быть люба гибель тех, кто ему верен.

Войско Владимира подошло к Киеву и встало лагерем к северу от города у селения Дорогожичи. Выбор был неслучаен. Рядом было большое Хоривицкое капище, на котором люди Владимира не медля принесли щедрые жертвы. Поддержка богов была остро необходима: самому глупому из Владимировых воев хватало одного взгляда на киевские стены, чтобы понять: это не Полоцк. Это – великой город, могучий и крепкий.

Для правильной осады Киева Владимиру потребовалось бы вдесятеро больше ратников, чем было в его войске.

Даже бесстрашные нурманы не рвались штурмовать внешние стены Киева.

Кое-кто пошустрее с ходу бросился грабить предместья…

И нарвался на стрелы и клинки киевских дружинников, которые вылетели из Смоленских ворот, разметали и побили грабителей и отошли в город раньше, чем подоспели главные силы Владимира.

Этим, впрочем, тоже пришлось отойти, несолоно хлебавши и с потерями, потому что со стен их тотчас закидали стрелами и снарядами.

Детинец гудел. На сей раз дружина киевская собралась без бояр и советников. В большой палате – княжьи ближники. Старшая гридь – в тереме. Во дворе – младшие. Все, кто был свободен от стражи на стенах. Больше десяти тысяч дружинников. И в тереме, и во дворе было тесно. Княжий ключник хотел было поставить столы, да оказалось – некуда. Потому проголодавшимся еду давали прямо в руки, а пиво – в собственные кружки. Дружина праздновала малую победу. Всыпали, всыпали ворогам! Малая победа, а все равно радость.

В центре внимания – Варяжко. Это его сотни отличились на вылазке. Побывавшие в схватке гридни о противниках отзывались без уважения. Сброд. Правда, все понимали – в предместье киевляне столкнулись именно со сбродом, а не с лучшей частью северного войска.

В большой княжьей палате тоже это понимали, однако сотники и тысячники Ярополка, считай, в один голос твердили: надо бить. Спорили только о том, когда. Одни говорили – прямо сейчас, пока владимирцы не окопались, не обустроились. Другие (среди них был и Артём) предлагали выждать день-другой. Пусть жадные нурманы и прочие любители поживы разбредутся по окрестностям, ослабив вражье войско.

Ждали, что скажет Ярополк. А Ярополк молчал. Он видел со стены лагерь Владимира. И напомнил ему этот лагерь давние дни, когда Киев осаждали печенеги. Только не было уже Святослава, имя которого внушало страх врагам. И не печенеги сидели сейчас в Дорогожичах, а люди своего племени. Не было у Ярополка веры в собственную силу. И веры в собственную дружину. Вчера бросил ему под ноги княжью гривну большой сотник Волчий Хвост. И ушел к рабичичу. А с ним ушли еще пять сотен нехудших воев. И никто из гриди не остановил отступника. Ярополк не рискнул приказать. Должно быть, не был уверен, что дружинники выполнят приказ и нападут на своих же недавних товарищей. Как никогда чувствовал в тот миг Ярополк свою юность и слабость. И еще чувствовал он (может, казалось?): многие из дружинников его тоже не прочь уйти с Волчьим Хвостом.