Александр Мазин - Цена Империи

Черепанов поднялся и ждал.

Шагах в двадцати Плавт остановился. Поднял голову и посмотрел в глаза Геннадию.

Черепанов ужаснулся: лицо Аптуса, постаревшее лет на десять, почернело, словно от нестерпимой боли. Страшное лицо.

У Черепанова перехватило дыхание: настолько изменился его друг… Надо было сказать что-то, но Геннадий слова не мог произнести…

– Салве, Гонорий! – Это сказал Коршунов.

– Салве. – Голос Плавта был хриплым и шероховатым, как обветренная базальтовая глыба. Сухим и бесцветным.

«Ему велено нас прикончить, – догадался Черепанов. – Ему совсем не хочется этого, но он сделает…»

– Делай, что тебе приказал Максимин, – ровным голосом произнес Геннадий.

Он умел проигрывать. Вот только больно за Кору…

«Делать ноги, – подумал Коршунов. – Луков у них нет. Сначала – в окно, потом по тропинке к храму Юпитера. Если дворец не оцеплен. Все равно проскочить можно… В казармы. Поднять моих гревтунгов. Вряд ли с Плавтом много солдат. Тысячи две-три. Хрена лысого! Еще поборемся. Если дворец не оцеплен. Только вряд ли он не оцеплен. Аптус…»

– Максимин… – В горле префекта булькнуло. – Гай Юлий Вер… Нет. Его нет, Череп… Нет больше нашего фракийца…

Великолепный, храбрый, жизнелюбивый, никогда не унывающий Гонорий Плавт Аптус уткнул лицо в черные от пыли ладони и зарыдал…

Это было так неожиданно, что Коршунов даже и не понял сперва. А когда понял… Словно теплая морская волна прошла сквозь него, приподнимая, унося вверх… Жизнь! Он будет жить! Страшный фракиец мертв, а он, Алексей Коршунов, будет жить!!!

Геннадий взял недопитый кубок, подошел к Плавту, обнял его, вложил тонкий стеклянный стебель кубка в заскорузлые пальцы. Гонорий пил, и слышно было, как зубы его стучат по краю кубка.

– Сколько с тобой людей? – спросил Черепанов, когда сосуд опустел и Плавт поднял на Геннадия покрасневшие глаза.

– Сто тридцать шесть, – глухо произнес префект. – Остальные… Предательство, Череп… Началось с предательства и закончилось им. Я пришел к тебе… Больше мне некуда… Все мои люди здесь. Все, кто сумели уйти: верных Максимину сейчас убивают по всей Империи, от Испании до Мезии.

«Так же, как сам Максимин убивал тех, кто был ему неверен… Или тех, кого он полагал неверными, – подумал Черепанов. – Кровь за кровь… А как бы ты поступил с нами, друг Аптус, если бы фракиец прислал тебя за нашими головами?»

Гонорий словно угадал его мысли.

– Мы – в твоей власти, наместник Геннадий Павел, – сказал он устало. – Если ты отдашь меня Сенату – я пойму. Пощади только моих людей…

– Твоих людей… – Черепанов поискал глазами Хриса. Начальник дворцовой охраны был здесь. – Трибун! Распорядись, чтобы спутников префекта накормили и разместили… в казарме охраны дворца.

– Слушаю, доминус!

– Плавт… Присядь. – Черепанов пододвинул ему кресло, налил вина. – Расскажи, как он умер?

– Предательство, – глухо произнес Гонорий. – Как всегда… Как везде…

– …Когда фракиец узнал о том, что произошло в Риме… О том, что Сенат провозгласил внука Гордиана Цезарем… О том, что сделал ты… Он взбесился еще больше, чем когда узнал о восстании в Африке. Он бросался с мечом на стены, избил кучу народу, едва не выколол глаза своему сыну… Он убил бы его, если бы тот не спрятался. Фракиец кричал: будь его сын в Риме, как он велел, Сенат ни за что не осмелился бы… Он напился так, что сутки пролежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, то собрал воинов и произнес речь. Ты помнишь, что он говорил, узнав о восстании Гордианов? (Черепанов кивнул.) Что-то вроде той, только еще более бессвязная. Его ум совсем помутился от ярости. Затем фракиец раздал все золото, какое у него было, воинам и пообещал, что отдаст им всю Италию… Мы перешли Альпы… Но в Италии нас уже ждали. Так, словно мы – не армия законного императора, а толпа варваров. Все продовольствие прятали… А у нас не было ни фуража, ни провизии… Мы подошли к Гемоне… Она была пуста, покинута. Наши солдаты голодали и начали роптать. Максимин казнил десяток недовольных. Остальные притихли. На время. Аквилея закрыла перед нами ворота. Там были двое консуляров: Криспин и знакомый тебе Менофил, что был при Александре наместником в Мезии. Не будь их, Максимин договорился бы с горожанами, и ему открыли бы ворота. Послы сказали: горожане колебались. Они боялись фракийца, ведь тот всегда побеждал, и как он поступал с побежденными, тоже все знали. Но консуляры вопросили бога Белена, [105] Белен – кельтский бог Солнца, отождествленный с Аполлоном. Покровитель Аквилеи. В императорскую эпоху почитался в Северной Италии, в Южной Галлии и особенно в Норике. и тот дал через гарусника ответ: мол, Максимину суждено быть побежденным. Потом говорили, что нас победили не воины: сам Аполлон сражался с нами… Но я не видел Аполлона. Я видел только стены Аквилеи и тех, кто на них. Они хорошо сражались и были готовы. У них были машины, запас серы и все, что нужно. Когда мы навели мост на бочках, перешли реку и стали под стенами, горожане встретили нас огнем и железом. Наши осадные машины горели. Горели наши воины: я видел, как от жара у них лопались глаза… Максимин с сыном были там же, под стенами, на достаточном удалении, чтобы не стать мишенями для стрел и копий. Они воодушевляли своих, пытались уговорить защитников сдаться… те осыпали их бранью.