Александр Мазин - Варвары

Коршунов вскочил на ноги… Но драться больше было не с кем. По двору были разбросаны тела. Некоторые – еще живы. Но самое удивительное, что живы были они с Генкой. Скулу саднило. Алексей потрогал: кровь. Это – здоровый. Щитом.

У командира рубаха вспорота в десяти местах, окровавлена, но не похоже, чтобы кровь была его.

Черепанов наклонился, мазнул пальцем по черной физиономии одного из убитых.

– Так я и думал, – сказал он удовлетворенно. – Краска.

– Ни хрена себе! – пробормотал Коршунов, оглядывая поле боя. – Где это ты так навострился, командир? Ты же летчик, а не коммандос!

– Всякое бывало, – уклончиво ответил Геннадий. – Ты как, не задели?

– Морду поцарапали… – Голос Алексея дрогнул.

Черепанов, выкручивающий меч из пальцев здоровяка – тот и мертвый оружие отдавать не хотел, – повернулся к Коршунову. Лицо у командира, в потеках крови, грязи, в отсветах пламени выглядело жутковато.

– Сам в норме, блевать не тянет? – медленно проговорил Черепанов.

– Да вроде нет, – пробормотал Коршунов, только-только начиная понимать, что изуродованные трупы вокруг – не кино и не муляж, а отчасти и его рук дело.

– Тогда марш в дом и вытащи наше барахло! – яростно рявкнул подполковник, и Алексей сорвался с места и кинулся в дом. Перекинется огонь с сарая – все сгорит, блин, к нехорошей матери. Когда он, выкинув последний тюк, кашляя от дыма, выбрался наружу, Черепанов бросил ему тяжелую куртень с железными нашивками, которую содрал со здоровяка. Скомандовал: – Надевай, живо!

– А ты?

– Надевай, мать твою! – и собственноручно натянул на голову Лехи сначала войлочный колпак, потом рогатый шлем. Коршунов даже успел удивиться: рога были настоящие, бычьи, но совсем легкие.

Над поселком стояло зарево. И маленькие огоньки прыгали у холма, где было деревянное укрепление.

– Село горит, – пробормотал Коршунов. На него вдруг накатила слабость и ощущение полной нереальности происходящего.

– На, жри! – Командир бесцеремонно запихнул в рот Алексею капсулу стимулятора.

Коршунов машинально проглотил, отметил, что пальцы Черепанова – в крови и грязи. Без всякой брезгливости отметил.

– Держи! – В руке Алексея оказался боевой топор на длинной рукояти, в другой – круглый щит с удобной скобой посередине.

Сам Черепанов вооружился копьем и мечом.

Сарай уже пылал по-настоящему. Шибало жаром.

– Вперед! – скомандовал Геннадий, и они побежали к поселку.

Шлем сполз на затылок. Навешанное на Алексея оружие звенело и бряцало, и весило все это барахло побольше, чем стандартная «полная выкладка», но бежать было легко: подействовал стимулятор.

Ближайший дом пылал, как копна сена, озаряя обширный двор. Живых тут не было – только мертвые.

Из хлева доносилось отчаянное мычание. Его стены уже начали дымиться.

– За мной, не останавливайся! – крикнул командир, и они побежали дальше.

Геннадий перепрыгнул через что-то, Алексей запнулся. Поперек дороги ничком лежала женщина. На какой-то миг пробило: Рагнасвинта!

Нет, не она, другая. Рубаха убитой светлела в темноте. Чуть поодаль белело еще одно пятно: ребенок.

– Ар-р-ха! – страшным голосом зарычал кто-то неподалеку.

Коршунов вскинул голову и увидел, что командира уже не видно впереди. Но звать или искать Черепанова не стал. Рванул вперед и минутой позже, перепрыгнув через опрокинутый плетень, влетел во двор Фретилы.

Во дворе было светло как днем. Но дом, слава Богу, стоял. Горел соседний – Вутериха с Герменгельдом.

Дом Фретилы стоял, и Рагнасвинта почти наверняка была внутри. Квеманы же, четверо, – снаружи. А у дверного проема плечо к плечу орудовали копьями сам хозяин и Сигисбарн.

Квеманы наседали. Орали, грохотали оружием. По двору носились ополоумевшие куры.

Коршунов быстро огляделся: не появился ли Генка? Командира не было. Может, свою Алафриду спасать побежал?

Ах ты…

Алексей увидел еще двоих чужаков. Один подставил спину, второй карабкался наверх, на крышу Фретиловой избы.

Внезапно в голове Алексея все как-то установилось и опустело. Это было знакомое чувство, сходное с тем, какое испытывает актер, когда поднимается занавес. Когда предстартовый мандраж куда-то уходит и остается только играть свою роль.

В несколько длинных прыжков Коршунов преодолел двор и с ходу рубанул верхом лезвия по толстой шее ближайшего чужака. С оттягом, будто сук отсекал. И на том же махе, петлей, снизу – по правой руке другого, наискось – и с каким-то кровожадным интересом увидел, как кисть руки с зажатым в ней древком отделилась от предплечья, в то время как рука, плечо, туловище чужака продолжали двигаться, нанося «удар».