Евгений Балакин - Архивариус

– Я слышала, как он говорил про какую-то бумагу, – сказала ближняя Люстра.

Она была старше своей сестрицы на целый час и поэтому всегда говорила первой.

– Он искал тайник, это ясно. Именно поэтому он так тщательно простучал все стены и меня. Когда-то очень давно во мне было несколько тайников, но их быстро находили. Разве что… – тут Паркетный Пол сделал паузу. – Разве что Голландская Печь нам что-нибудь объяснит? Кажется, он что-то в ней нашёл…

– Верно! – тонким пронзительным голосом прокричал Оконный Шпингалет. – Что вы прячете в себе, Голландская Печь? Сознавайтесь, что у вас внутри!?

Воцарилось молчание, и только было слышно, как всё ещё возмущённо сопел Выключатель да неспокойно потрескивало Электричество, обнаружившее независимый нрав своего напряжения.

– Ничего запретного во мне нет.

Голос Голландской Печи по обыкновению прозвучал негромко и словно бы извиняясь.

– Всё, что попадает в меня, почти всегда сгорает и превращается в золу и пепел. Тем более, если речь идёт о бумаге…

О существовании в печи нескольких листов со стихами Фета знали только Стены, но они об этом молчали.

– Но вы можете сами убедиться в том, что я говорю… – и Печная Заслонка широко распахнулась.

– В ней ничего нет, – проскрипел Паркетный Пол. – Я помню, когда меня перестилали, то всю Печь забили старыми Паркетинами. Так этой даме потребовалось всего полчаса, чтобы от них остался один дым. Поэтому, вряд ли в ней что-то есть… Вряд ли…

Слова его прозвучали вполне убедительно. Стены молчали, и все, кто был в двух комнатах, согласились, что, конечно, невозможно чему-то сохраниться среди бушующего пламени. Хотя сказать, когда в последний раз топили Печь, никто бы не решился: так это было давно. А сама она, тихо прикрыв Заслонку, вздохнула с облегчением.

Ей трудно было кого-то обманывать, и если бы Оконный Шпингалет был понастойчивее в своей подозрительности, то скорее всего ей не удалось бы сохранить свою тайну.

– Он сюда ещё вернётся, – невольно вслух сказала Печь.

– Кто вернётся? – спросила первая Люстра.

– Зачем? – тут же насторожился Оконный Шпингалет.

– Я не знаю.., но мне, почему-то так кажется.

– Не бойся, милая. В дверь вставят новый Замок, и никто посторонний сюда зайти не сможет.

Сказав это, Форточка длинно зевнула. Солнце уже вовсю упиралось лучами в окна, и с комфортом расположилось большими жёлтыми пятнами на блестящем Паркетном Полу. Тот, разомлев от тепла, подобрел, и, пробормотав что-то невнятное, спустя минуту уже спал.

Младшая Люстра внезапно затрепетала всеми подвесками, резко качнулась и, крикнув: «Дверной Замок, вы бравый!» потеряла сознание. Ей так хотелось отблагодарить этого смельчака за то, что он пожертвовал собой ради всех и, будучи девицей эмоциональной, она тут же полюбила его.

Дверной Замок, слегка ошалевший от признаний такой красотки, крикнул, что он и не такое может ради неё. После чего, в подтверждение своих слов, тут же начал ловко разбираться по частям и вываливаться фрагментами из дверей на пол. Прошептав напоследок что-то лирическое, Дверной Замок обессилено затих.

Старшая Люстра, видя такой пример самоотверженности, немедля обратила свой взор на Оконный Шпингалет, к которому питала некоторую слабость. Её настойчивый взгляд словно бы спрашивал, способен ли тот вот так же, как и Дверной Замок, разрушиться на глазах у всех ради неё. Но Оконный Шпингалет быстро сделал вид, будто его что-то заинтересовало на потолке.

Новый день за окнами обещал быть солнечным и жарким. Цветы, предчувствуя это, жались возле дома в прохладную тень и, болтая о чём-то своём, тихо покачивали хорошенькими головками. Всем известен их легкомысленный характер, но Старый Дом любил, когда вокруг него толклись хороводом эти разноцветные создания.

Бронзовая Дверная Ручка, глядя, как блестят и сверкают на солнце окна домов, лужи на асфальте, оставшиеся после поливочной машины, вдруг почувствовала себя такой жалкой, беззащитной и никому не нужной, что чуть не расплакалась. А ведь было время, когда она, начищенная до зеркального блеска, гордая, пребывала в приятном состоянии важности и значительности собственной персоны. Ещё бы! Ведь у неё даже был свой слуга, который натирал её трижды в день.

Каменные Львы, молчаливые и могучие, встречали новый день спокойно и уверенно. Их созерцательным натурам была чужда легкомысленность происходящего вокруг, и они предпочитали ничего этого не замечать. Хотя, конечно, бывали случаи, как, например, с Бронзовой Ручкой, когда их что-то возмущало, и тогда Львы проявляли свой характер.