Андрей Посняков - Боярин - Смоленская рать. Посланец. Западный улус

Так вот и этот был – следователь, ярыга по-здешнему.

Поставив поставец со свечкой свечку и стул, слуги удалились, и ярыжка, усевшись, важно положил руки на стол и вдруг неожиданно улыбнулся:

– Знаешь, боярин, почему ты не в холодной, а здесь?

– Интересно, почему же? – вскинул глаза молодой человек.

– Потому что Михайло Ростиславич-князь на тебя виды имеет, – не стал ходить вокруг да около ярыжка. – На тебя, на воинство твое… слыхали, слыхали про твою дружину! Вот и князь молодший велел как следует во всем разобраться, и, если не виноват, так побыстрей тебя отпустить.

– Да в чем меня обвиняют-то? – умоляюще сложив руки, узник вскочил с лавки. – Скажи, добрый человек!

– Скажу, – степенно покивал «следователь». – За тем и явился. Язм – Тимофей, Орефьев сын, князя старшого Всеволода Мстиславича дьяк!

Дьяк! Ах, вон он что! Бюрократ, короче.

– А имали тебя, потому что донос имеется!

– Донос? – Павел изумленно отпрянул и нервно расхохотался. – Я, кажется, догадываюсь, кто его написал… Наверняка – братья мои, Анкудин с Питиримом, так?

Дьяк Тимофей покачал головой:

– Нет, господине, не так. Донос на тебя некий Олекса Кривобок написал, батюшки твово покойного тиун.

– Олекса?! – вскинул брови молодой человек. – Вроде нам с ним делить нечего… Ага! Братцы его подкупили, не иначе! Ух, глоты…

– На братьев улики есть? – деловито перебил дьяк.

– Улики? У меня лично нет, но… Если этого Олексу-тиуна допросить как следует, то…

– Допросим, – Тимофей успокоительно тряхнул бородой. – Это уж как водится – доносчику первый кнут. Завтра же и допросим. Покуда же в доносе показано, будто ты, боярин, хвастал, будто с литовским князем Аскалом нехудо знаком, и что будто бы тот литвин, смоленским князем восхотев сделаться, тебя притом не забудет.

– Оскал какой-то… – выслушав, обиженно пробурчал молодой человек. – Ничего не понимаю! Их пальца все это Олекса чертов высосал, придумал!

– Да нет, господине, не придумал, – дьяк прищурился и, поплевав на пальцы, снял со свечи нагар. – То на тебя девка сенная Настена сказывала, и тиун в то время под дверью был – услыхал. Девка и под кнутом подтвердила всё.

Павел нервно хмыкнул:

– Та-ак! Значит, что же – я к литовцам переметнулся?

– К Аскалу-князю, – невозмутимо подтвердил Тимофей. – А еще – к орденским немцам, но про то только тиун заявил, а девка сенная не подтвердила.

Ксения… кто же еще-то? Ну да – недаром же она странно так себя вела: мол, про немцев тебя должна спросить… Ремезов не обратил тогда внимания – почему «должна», кому? А вот оно что, оказывается! Настена – пухленькая, явно старшим, Анкудином, подосланная – показала про литвина, а Ксения – не решилась… или не захотела. А как так? Ведь, если ее Питирим послал, то…

– Сбегла, честно сказать, девка-то, – доверительно признался дьяк. – Ну, та, что про немцев тиуну показывала – мол, ты, боярин, с имя дружбу водишь. Сбегла…

– Ну, так и хорошо!

– Ошибаешься! – следователь повысил голос. – Объявился у нас еще один доносчик – некий Охрятко-изгой. Мы его кнутом пытали – думали, лазутчик чей – вот он на тебя и показал.

– Вот сволочь! – в сердцах выругался Ремезов. – Ну, и мне как теперь быть? Как вину-то свою оспорить?

Дьяк улыбнулся:

– Думай, господине боярин. Мысли – кто за тебя показать может? И против тиуна, и против Охрятки-изгоя. Кто?

– Подумаю, – хмуро пообещал Павел. – Обязательно подумаю, вот только соберусь с мыслями.

Кивнув, княжий дьяк Тимофей удалился, не позабыв прислать слуг за стулом и свечкою. Они же, слуги, заодно принесли и покушать, чему узник очень даже обрадовался, поскольку последний раз перекусывал еще днем, да и то так, слегка. То, что принесли сейчас, по местным меркам тоже считалось «слегка» – полкаравая ржаного, недавно испеченного, хлебушка, мягкого, с хрустящей и тающей во рту корочкой, да к нему крынку хмельного кваса – немного, литра два – да ячневую, с кислым молоком, кашицу – всего-то одну тарель, да половинку печеной стерлядки, да хариусов жареных, да севрюжий бочок, копченый осетриный хвост, надо сказать – изрядный.

Все это Павел не съел, конечно же, а вот кваску хмельного выпил с большим удовольствием, намахнув сразу из кувшинца – треть, а уж потом потягивал себе потихонечку. Слава Господу, голодом его тут морить явно не собирались, да и пытки не применяли… пока? Однако ж и обвинение… Предатель! Ну, надо же – с каким-то литвином стакнулся… или с немцами. Так с немцами или с литвином? Те друг друга на дух не переносили, так что служить сразу двум – это почище знаменитого Труффальдино из Бергамо будет.