Андрей Посняков - Боярин - Смоленская рать. Посланец. Западный улус

– Где? – поправив шапку, Павел скосил глаза. – Да где же?

– Вон, позади, к плащу прицепился.

Ремезов сунул за спину руку, нащупал… Ну, точно – крест! Небольшой, но и не маленький – с ладонь, золотой! Хотя… Нет – медный, просто начищенный до золотого блеска. На крючочке подвешен… в сутолоке случайно за плащ зацепился. Или – в опочивальне в людской… Народу много, может, и обознался кто – зацепил. Да нет, скорее – случайно.

– Случайно – не случайно, кто сейчас может сказать? – торговец покачал головою. – Убрал бы ты его с глаз подале, боярин! Сунул бы в переметную суму.

Молодой человек пожал плечами, да так и сделал – отцепил от плаща крест да сунул в мешок. Можно было б и выкинуть – не так уж и ценна вещица – а все же жаль стало. Медь здесь тоже – ценность, чего зря разбрасываться? Весит мало, суму не жжет. Убрал с глаз долой – да и забыл надолго.

Убрав крест, Ремезов, однако же, ухмыльнулся: а купец-то, купец! Все примечает, даже самую мелочь, хотя, казалось бы – какое дело ему?

Ехали быстро, храпели кони, поскрипывал под полозьями снег. Остался позади славный Смоленск-град, ладный, выстроенный из тонкого кирпича – плинфы – собор Борисоглебского монастыря, выстроенный на месте предполагаемого убийства княжича Глеба Святополком Окаянным. Вскоре, за излучиной, пропал и высокий силуэт храма Троицкой монашьей обители, оттянулись пустынные берега, кое-где перебиваемые темными скоплениями изб – селами, деревнями, хуторами.

Уже ближе к вечеру, на крутой излучине, где батюшка Днепр поворачивал круто к югу, остановились на общий молебен – дальше дорожка шла лесом да взбиралась на холм, с вершины которого открывались уже полоцкие земли.

Там и заночевали – свернули к обустроенному роднику, где уже распалили костры и иные гости.

Павел поначалу насторожился было, хотел крикнуть своим, чтоб держались с осторожностью – мало ли кто здесь гужуется, костры жжет? Может…

– Не надо ничего делать, боярин, – со смехом махнул рукой Тихон-купец. – То свои, знакомые. Не разбойники и не тати лесные… Эй, эй! – спрыгнув с саней, торговец замахал рукою. – Здоровеньким будь, Василий, друже.

Какой-то высокого роста мужик, с окладистой бородой и в богатой шубе, поднялся, зашагал, распахнув объятья, навстречу:

– И ты будь здрав, Тихон! Куда собрался? Опять в Менск да в Берестье?

– Туда, друже. А ты?

Купцы обнялись, а вот уже, распрягая коней, принялись обниматься-смеяться и менеджмент среднего звена – приказчики, и служки, – многие были промеж собою знакомы, кто-то кого-то расспрашивал, кто-то громко хохотал, а кое-кто угощал всех медом.

Прибывшие тоже разложили костры, принялись варить кашу да жарить на углях рябчиков, весьма кстати подстреленных по пути воинами молодого боярина Павла.

Боярин – так вот, уважительно, все к нему и обращались – начиная с самого главного гостя-купца. Хотя на самом-то деле все хорошо понимали: ну, разве ж истинный-то боярин, именитый вотчинник, наймется торговый караван охранять? Нет, конечно же… Боярин не наймется, а вот бедный да оголодавший «вольный слуга» – другое дело. В смутные времена совсем уж впавшие в нищету мелкие феодалы – «вольные слуги», «слуги под дворскими», своеземцы – даже в холопство податься не брезговали – все лучше, чем с голоду помирать. Таких вот феодальчиков-«слуг» чуть позже дворянами прозовут да детьми боярскими. Так вот и Павел – как д’Артаньян – кроме шпаги, по сути-то, и нет ничего. Впрочем, у Ремезова-то, как ни крути – а все же три деревеньки! Конечно, не бог весть что, но все-таки. И Заболотица-то – не никем-то жалована, его, Павла, отцом Петром Ремезом данная – вотчина! Значит, все же – боярин… пусть ма-аленький такой, мелкий…

– Господине, где велишь шатры распахнуть? – отвлек от дум подбежавший Митоха.

– А где б ты сам-то поставил?

Наемник довольно скосил глаза – слышал ли кто, как сам боярин – пусть даже и очень молодой еще по возрасту – у него совета спрашивал? Слышали, слышали – и «дубинушка» Неждан, и Гаврила-десятник, и всегда веселый и жизнерадостный Окулко-кат. Даже неловко этакого весельчака палачом звать… ну так, а как же? Профессия, ее-то куда денешь?

Надо сказать, Окулко пользы в пути приносил изрядно – и уставшего подбодрит, и шутку-прибаутку к месту скажет, и на гуслях сыграет, и песню споет. Вот и сейчас, едва дожидался, когда обустроятся да посты выставят. Впрочем, с постов и начать:

– Гаврила, двух своих парней – вон к той елке, ты, Неждан – парочку к тому бережку отправь, чтоб издалека поглядывали.