Безбашенный - Не римская Испания. Арбалетчики в Карфагене

Весной ещё случается, что море штормит, и плавание идёт вдоль африканского берега. Не знаю, каков он в наше время, не бывал, но вот в эту античную эпоху северный край Сахары пустыней не выглядит. Параллельно берегу тянутся предгорья Атласа, и их склоны покрыты густыми лесами. Издали, конечно, не разглядишь, из каких деревьев они состоят, но вид лесные массивы имеют внушительный, явно состоят не из одних только финиковых пальм. Глядя на поросшие лесом горы, легко поверить, что далеко не всегда пресловутая Сахара была безжизненной пустыней нашего современного мира.

Немало, конечно, на побережье и населённых пунктов. В основной массе это туземные селения берберов – мавров и нумидийцев, но встречаются и настоящие города – финикийские колонии. Не очень большие, поменьше Гадеса, но всё-таки уже города – с гаванью и причалами, с портовыми складами, а главное – с оживлённым рынком, здорово напоминающим современный восточный базар. К некоторым наш караван причаливал, чтобы пополнить запасы воды и провизии.

В принципе, всё то же, что и в Гадесе – те же арбузы, мельче современных и с пустотами вокруг семечек, тот же инжир, только крупнее испанского, да ещё и дешевле, те же плоды земляничного дерева – с такими же отличиями от испанских, как и инжир. Но цены на финики – это что-то с чем-то! Вот сразу видно, что здесь они выращиваются – ими торгует каждый второй в продовольственных рядах, а цена мешка – млять, в Гадесе за эти деньги только корзинку небольшую ими наполнят! На рынке первого же городишки позабавила Юлька, возмущавшаяся не только полным отсутствием бананов, но и тем, что торгаши даже не поняли, чего она от них хочет. Только Наташка и урезонила её, сообщив, что бананы в нынешней Африке вообще отсутствуют как явление, а имеются пока только в Индии. Не увидели мы на рынках и экзотики типа ручных обезьян, говорящих попугаев, страусовых яиц и тому подобной роскоши, привозившейся даже в Гадес. Есть, конечно, и скот, и посуда, и ткани, и лесоматериалы, и рабы, хоть и немного, и всё это, я бы сказал – ну, не для нищих, конечно, у которых и на это денег не водится, но в невысоком ценовом диапазоне, скажем так. Оружием, например, редко где больше двух человек на всём рынке торгует, качество же явно ниже испанского. По кошелькам потенциальных покупателей, короче. Наши сослуживцы, простая наёмная солдатня, выглядели на фоне большинства из этих горожан солидными и уважаемыми людьми. Впрочем, на этих барахолках легко быть уважаемым, если твой кошелёк не пустует. Рабов, по молодости и силе сравнимых с моим Укруфом, я мог бы купить хоть десяток, но – чисто теоретически. Во-первых, ни на одной из этих барахолок десятка таких не набиралось, а во-вторых – на хрена мне сдалась вот эта захолустная деревенщина? Рабынь же, сопоставимых с моей Софонибой, я вообще на этих рынках не увидел ни одной, зато на неё местные пялились, вылупив глаза. Здесь такие – эксклюзивная роскошь, а не ширпотреб, и какой смысл выставлять на рынке то, на что во всём городе человек пять только покупателей и найдётся от силы? В общем, не бог весть какие ценности на тех барахолках продавались и покупались, но каждый городишко был обнесён стеной – если не каменной, то хотя бы глинобитной.

А в море нам частенько встречались и судёнышки местных рыбаков и купчин – в основном малые гаулы и ладьи давно устаревших типов, часто обшарпанные, и лишь у некоторых – пыжащихся изобразить роскошь – парус бывал украшен полувыцветшими полосами фальшивого пурпура. Типа финикийцы мы или не финикийцы? Зря нас кличут «пурпурными людьми» или не зря? Но даже такие судёнышки в целом выглядели весьма убого по сравнению даже с нашим не претендующим на особую крутизну караваном, и несложно было понять, почему они отваживаются плавать в одиночку – едва ли позарится на такую жалкую добычу хоть один уважающий себя пират.

– Все самые основные торговые пути сходятся в Карфагене, – пояснил нам этруск Турмс, начальник «Любимца Нефунса». – Всем этим захолустным городишкам только и остаётся, что мелкая торговля между собой и с местными нумидийцами. А с дикарями при здешних невеликих достатках много не наторгуешь да и расслабляться нельзя.

– Стены от них? – поинтересовался я, указывая на слишком уж добротные для такого захолустья укрепления.

– А от кого же ещё? Только построены-то они были, конечно, при карфагенском владычестве. В каждом городишке ведь кроме местных суффетов заправлял делами ещё и карфагенский наместник. А он драл только одну или две шкуры с горожан, но зато все три – с окрестных дикарей. И кто ж станет терпеть такое до бесконечности? Ну, горожанам-то деваться некуда, да и не так их обирали, как тех дикарей, так что эти только ворчали да в Карфаген периодически жаловались. А нумидийцы – случалось, что и бунтовали. Дикарю же взбунтовавшемуся сильно ли интересно, местный ты финикиец или карфагенский? Для него они все на одно лицо, да и сборщики налогов ведь местные, только начальство у них карфагенское. Но налоги ведь выколачивает из недоимщика не начальство, а исполнитель, а для себя он или для начальства – битому палками недоимщику какая разница? Теперь-то эти города стали свободными и Карфагену больше налогов не платят, но с карфагенскими поборами исчезла и карфагенская защита от нумидийцев. А те это поняли и сводят время от времени давние счёты. Грабить-то тут особо нечего, но погромить, покуражиться над недавней элитой, девчонку какую смазливую забрать и увезти – нумидийцы до красивых финикиянок охочи. А какое тут войско? Только и можно, что за стенами от очередного набега отсидеться. Побуянят дикари, опустошат окрестности да и уйдут восвояси. Потом угомонятся и снова мирно торговать придут. Вот так и живут здешние финикийцы, кто не смог перебраться в города покрупнее.