Дем Михайлов - ПереКРЕСТок одиночества – 2

Обалдеть…

– Готовьтесь! Парень! Ты первым пойдешь! Помни! В подмышку левую! Федор! Ты с другого бока! В брюхо не бить! – почти неразборчиво пробормотал Антипий, прикрывая рот ладонью.

– Понял.

– Сделаем.

– Ждем… ждем… только чтобы без промедления! Ждем… давай!

Вскочив, я подхватил рогатину и рванул вниз по склону навстречу к подползшему к копью и приподнявшемуся на удлинившихся лапах медведю. Пригорок невысокий. Но мне показалось, что я бегу целую вечность.

Шаг, другой, заметивший меня зверь поворачивает мощную башку, я вижу блестящие черные глазки, почти скрытые завитками шерсти. Вибрирующий рев угрожает, медведь разевает пасть…

Чуть приподняв рогатину, я направляю острие, чуть нагибаюсь вперед, как учил Антипий. И острие рогатины удивительно легко и глубоко входит в плоть.

Рев!

Обезумевший от боли, медведь дергается на меня, поднимает лапу. Не выпуская древко, прыгаю в сторону, ворочая рогатину внутри дергающегося тела. Удар удлинившейся лапы проходит мимо.

– Федор! Бей, черт! Бей! Чего встал?! – слышится надсадный крик Антипия.

Еще шаг в сторону, дожимаю захрустевшую рогатину, стараясь расширить рану, выпустить как можно больше крови, чтобы ослабить зверя. Тот пытается отползти, упираясь лапами, толкая себя назад. Я иду следом, продолжая налегать на рогатину. Не отпущу!

– Федор! Твою мать! Федор!

Бросаю короткий взгляд. И вижу на вершине пригорка застывшую фигуру старика с рогатиной в руках. Чтоб тебя, Федор! Прав был Антипий – нельзя с кем попало ходить на охоту. Нельзя!

Рывок зверя. Вывернувшаяся из рук рогатина ударила по ребрам. Сбитый с ног, я покатился по земле, по снегу полоснула страшная лапа. Подскочив, прыгнул на рогатину и побежал по кругу, стараясь уйти от лап и одновременно заставить зверя повернуть ко мне. Получилось. Взбешенный, медведь взревел так, что у меня волосы под фуражкой дыбом встали. Разинулась пасть… бросив рогатину, я рыбкой прыгнул в сторону. И в место, где я только что стоял, ударила резко пахнущая струя белой жидкости. Снег запузырился, начал таять. А я снова схватился за рогатину, в голос матеря труса Федора. Сейчас медведь меня… тяжелая голова зверя вздрогнула и упала на грудь. Лапы сократились, туша ничком повалилась в снег и слабо задергалась. На спине медведя стоял тяжело дышащий Антипий, держащийся за глухо вонзенное в спину копье.

– Попал-таки в сердце, – охнул старик, усаживаясь и обнимая копье. – Успел.

– Спасибо, – хрипло ответил я, опускаясь в снег. – Ох…

– Да. Это тебе не птичек из рогатки стрелять, – слабо улыбнулся Антипий. – А ведь мы малыша совсем завалили. Сколько в нем? Килограмм двести – двести пятьдесят, не больше. А сколько он нам хлопот доставил? Представь теперь зверя весом под тонну…

– Федор…

– Федор, – вздохнул сокрушенно охотник.

– Не трогай его, – попросил я. – Струсил он. С кем не бывает.

– А смысл его трогать? Вот если бы из-за его трусости медведь тебя бы порвал – я бы Федора здесь в снег и закопал, – дернул плечом охотник, в уголку рта появилась жесткая складка. – А так… пусть себе живет в тепле Холла и хлебает горячий супчик. Толку с него в охоте не выйдет.

– Оплошал он просто.

– Это не оплошка, парень. Если бы оплошал, замер бы на минутку – то все отмер бы и побежал на подмогу. А он так и стоит там столб столбом. С такого, как он, справного охотника не выйдет. Ну что? Свежевать будем?

– Конечно! Хочу знать об охоте все.

– Одобряю. Но здесь, снаружи, только пару надрезов сделаем, шкуру чуть снимем. Веревки к надрезам привяжем – и потащим по снегу домой. Там уже разделаем мясо.

– А тут что?

– Медведей приманивает запах крови червей. А червей…

– Запах медвежьей крови?

– Любой крови, кроме их собственной, – ответил охотник, доставая нож. – Эй! Федор! Отомри уже, черт ты старый! Сюда иди!

– Ох, натворил я дел… – донеслось прерывистое и скорбное с пригорка. – Ох, оплошал я… ох, ребятки… ох и мудак же я…

– Ну, хоть раскаивается, – буркнул охотник и рявкнул. – Да не бойся! Иди сюда! Бить не будем тебя, дурака старого! Дрова давай собирай!

– Насчет дров, – оживился я. – Это как?

– Черви.

– Что черви? Горят, что ли?

– Конечно! Да еще как!

– Да ладно…

– Ну почти, – усмехнулся Антипий. – Они как раки – раз в год панцири сбрасывают. При обильной кормежке – могут и чаще шкуру менять. Вот шкура, сброшенная нам и нужна – сухая, горит что уголь каменный, да еще и дыма с запахом считай не дает. И горит жарко, и долго. Так-то вот.