Владимир Марков-Бабкин - 1917 Марш Империи

– Обижаете, вашвысокобродь. Разве ж мы когда…

– Отставить разговорчики, Самойлов. Исполнять.

– Слушаюсь, вашвысокобродь…

Когда они уже были в чреве бронемашины, Емец наконец-то аккуратно развернул шелковый платочек, на котором несмываемой краской было написано:

«Сим удостоверяется, что камергер Двора Е.И.В. господин Прокудин-Горский Сергей Михайлович, исполняет Высочайшее Повеление.

Для исполнения означенного Повеления камергер Двора Е.И.В. господин Прокудин-Горский наделяется чрезвычайными полномочиями. Всем государственным, военным и дипломатическим чинам, всем верноподданным Имперского Единства России и Ромеи, оказывать камергеру Двора Е.И.В. господин Прокудину-Горскому всемерное и полное содействие.

МИХАИЛ».

Емец едва не выругался в голос. Ну, да, – Имперский Комиссар! Один из десятка всемогущих людей, которые имели право действовать от имени Императора и отчитывались за свои деяния исключительно перед Государем. Власть их была формально ограничена лишь помилованием Государя, а по факту, ничем, кроме его благоволения. Кто-то называл их опричниками, кто-то инквизиторами, но Анатолий не знал ни одного случая, когда Комиссары употребляли свою неограниченную власть с целью личной наживы или в иных целях, осуждаемых обществом. Они вообще редко появлялись на арене событий, предпочитая оставаться за кулисами сцены и лишь давали секретные советы Императору по тому или иному вопросу.

И то, что один из них оказался в его отряде, Емца совершенно не радовало. А то, что он решил ему открыться, напрягало еще больше.

Удостоверившись, что знаки и печати на месте, подполковник кашлянул и протянул «бумагу» обратно Имперскому Комиссару.

– Слушаю вас, ваше превосходительство. Прошу простить, в чреве броневика не могу встать.

Прокудин-Горский отмахнулся.

– Пустое, Анатолий Юрьевич. Я человек сугубо штатский и далек от всего уставного церемониала, хотя и имею формальный чин генерал-майора. Государь поручил мне неофициальную инспекцию дел в Прибалтийском крае, в том числе и дел на фронте. Я здесь исключительно неофициально, лишь как Лейб-фотограф, не более. Я лишь хотел, чтобы между нами не было недосказанности и не случились прискорбные недоразумения в самый неподходящий момент.

– Понимаю.

– Я не стану вмешиваться в ваши прерогативы и ваши приказания – это ваши приказания. Я буду лишь снимать.

– Ваше превосходительство…

– Сергей Михайлович, с вашего позволения.

– Благодарю. Сергей Михайлович, позволю себе задать несколько вопросов, дабы расставить все точки над «i», поскольку мы идем в бой, и я должен знать ситуацию у себя в отряде.

– Благоволите. Все, что имею право вам сообщить, я скрывать не стану. Спрашивайте.

– Вы случайно оказались в составе нашей экспедиции?

– Нет.

– Почему вы хотите оказаться именно в моем отряде, а не хотите остаться в бронепоезде, ведь он идет в бой?

Камергер пожал плечами.

– Не знаю, право. Операция поручена вам, вы командуете, значит, я должен быть рядом. Вряд ли вы едете в Ригу. Мне это было бы известно, сами понимаете.

– Вы бывали в реальном бою?

– Да. Я, если позволите, Кавалер Ордена Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом, член Императорских географического, технического и фотографического обществ. Я снимал битву при Моонзунде, и взятие Константинополя, и участвовал в нескольких воздушных бомбардировках. Не считая того, что я много лет колесил по всей Империи, часто ночуя в самых странных местах под открытым небом и порой отстреливаясь не только от диких животных. Со мной в поле проблем не будет, если вы об этом.

– Да, об этом, благодарю вас.

Лейб… (кто он там? Столько всего!) располагал к себе и даже вызывал симпатию, но они шли в бой, а не на светский раут.

Прокудин-Горский, меж тем, подвел итог своим ответам:

– Возможно, стреляю я хуже, чем фотографирую, однако своих не подстрелю, уж будьте покойны. А теперь, если не возражаете, я хотел бы задать вопросы со своей стороны.

Емец кивнул.

– Целиком к вашим услугам, Сергей Михайлович.

– Почему вы приняли решение изменить план операции?

– Я принял такое решение сугубо на основании своих предчувствий и подозрений.

– Вот как? И часто вы так поступаете?

– Всегда.

– Гм, любопытная концепция. Впрочем, я наслышан о всех чудесах, связанных с вами, поэтому не стану вмешиваться в ход дела. Прошу лишь сообщить о том, какого рода предчувствие заставило вас остановить выполнение операции и вернуть эшелон на это место?