Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат

– А ну-ка, пошли в хату!

Бабушка Катя схватила меня за руку и потащила во двор. По пути она сняла с огня закипевшую выварку, ошпарила руку брызгами кипятка и коротко матюгнулась.

В стандартной саманной хате ничего по большому счёту не изменилось со времени моего последнего посещения. Только не было холодильника (тогда ни у кого не было холодильников) да не стояла в углу, за легкой перегородкой, походная койка Василия Ивановича Шевелёва – героя-артиллериста, с которым лет через пять Пимовна будет сожительствовать.

– Садись, Сашка, к столу, – строго сказала она и откинула полотенце с широкого блюда, – ешь пирожки. Сейчас я тебе молока стаканчик налью…

– Мне бы рецепт…

– Ешь!

Молоко было с лёгкой кислинкой, а пирожки… я сразу узнал их фирменный вкус. У каждой хозяйки свои заморочки и маленькие секреты. Даже Прасковья Акимовна, родная сестра моей бабушки, была в кулинарном плане её антиподом. В домашней готовке она налегала на сдобную выпечку и супы, картошка и мясо подавались на стол в жареном виде, а «хворост» всегда получался сухим и ломким. Казалось бы, одна школа, но разные направления. Елена Акимовна часами корпела над кастрюлей с борщом. Картошка толчёнка была, хоть на хлеб намазывай, сама по себе вкусная. Помнится, она добавляла в небольшую кастрюльку три яичных желтка, стакан молока и добрый кусок масла…

– И давно ты стал видеть… такое? – спросила бабушка Катя.

– Пять дней назад, – честно признался я.

– «Отче наш» ты, конечно, не знаешь…

– Почему не знаю? Очень даже хорошо знаю!

– Да ну? – удивилась Пимовна. – Может, расскажешь?

Последний вопрос она задала со скрытым сарказмом. Ну кто поверит, что в нашей стране, где атеизм считался чуть ли не официальной религией, в голову советского школьника смогут проникнуть слова из Нагорной проповеди?

В общем, я её скорее напугал, чем удивил. Прочёл эту молитву так, как когда-то учила она. С теми же паузами, интонациями и ключевыми словами. Даже катрен о хлебе произнёс на её манер: «надсущный», а не «насущный». Бабушка Катя сидела, бледнея, а услышав это слово, встала, зажгла лампадку и трижды перекрестилась.

– Кто ж тебя этому научил? – сурово спросила она.

Пришлось врать:

– Вы научили. Этой ночью мне снилось, что я приходил к вам за лекарством. А вы мне сказали, что пока я не выучу молитву, дедушке оно не поможет.

– Дала хоть?

– Дали. Литровую банку, накрытую крышкой. А в ней жёлтая маслянистая жидкость с запахом чеснока.

– Это другое лекарство, – отмахнулась бабушка Катя. – Оно помогает от наведённой порчи, а я тебе сейчас приготовлю что-нибудь посерьёзнее. Когда в твоих видениях Степан Александрович помер?

– Через пять лет и четыре месяца. От рака лёгких.

– Значит, точно поможет.

Пимовна захлопотала у печки. Ссыпала в банку с калиновой самогонкой какие-то снадобья, добавила настойки из квадратных бутылок с чёрным стеклом.

– А обо мне… в своих снах… ты ничего больше не видел? – спросила она между делом.

– Оно вам надо, бабушка Катя? – чуть не взмолился я. – Какой интерес жить, если знаешь, когда умрешь?

– Та-а-ак! – протянула она и подсела к столу. – Ну-ка, давай рассказывай, а то не будет тебе никакого лекарства!

Я впервые взглянул прямо в её глаза и произнёс, чеканя каждое слово:

– Вы неделю не доживёте до полных ста лет. Если хотите, всё расскажу в подробностях, кто вас обнаружил, кто в дом заносил, кто глаза закрывал…

– Значит, я не в доме умру?

– Вы, бабушка Катя, приготовитесь гнать самогон в летней кухне. А заодно затеете стирку, чтобы кипяток из выварки со змеевиком зря не пропал. И наверное, забудете спички. Пойдёте за ними в дом, а по дороге умрёте. Будете лежать на спине и удивлённо смотреть в небо. Куры столпятся у вашего тела, как цыплята вокруг наседки, но ни одна из них…

– Спасибо тебе, Сашка, – перебила меня Пимовна, – сто лет – это много, столько мне и не надо. А теперь скажи честно, откуда ты знаешь, когда у меня день рождения?

– 1 января 1912 года? Так будет написано на кресте…

По дороге домой я обследовал содержимое банки и даже попробовал на язык. Зелье пахло степным покосом и по цвету напоминало «мужика с топором». Только градус намного солидней. От одной капли во рту у меня запекло, а в желудке зажглась лампочка. Нет, от такого лекарства ни один мужик не откажется!

– Где взял? – строго спросила бабушка, лишь только я водрузил банку на стол.