Лилия Касмасова - Царь Горохова

Я послушно надела ведро на голову. Да в эти щелки не видно толком ничего!

– Ну, давай меч, – сказал Мерлин, приставляя посох к дереву.

Я подала ему меч.

И тут что-то просвистело в воздухе, и Мерлин вдруг упал, будто подрубленная березка, а из лесу донесся крик:

– А-о!

Я отпрыгнула за дерево. Из лесу выскочили два маленьких, не выше полуметра, толстых человечка с рыжими бородами и в красных колпаках. Гномы, что ли?

Гномы подбежали к Мерлину.

– Ы-ы! – проворчал тот, что был потолще, поднял с земли оплетенный веревкой камень – которым, видимо, и сбили с ног Мерлина, и сунул в руки товарищу.

Добить, что ли, собираются? Ах вы мелкотня пакостная! Да я вам головы королевским мечом снесу. Ну ладно, сносить не буду, но распугаю вас вмиг! Я вам не Белоснежка!

Я подняла меч и вышла вперед:

– Эй, вы! А ну-ка, прочь от него!

Тот, что сбил Мерлина, увидев меня, поудобнее взял камень с веревкой и начал раскручивать его. В один прыжок я подскочила к нему и мечом отбросила камень прочь.

Гном заорал на меня, во всю открыв пасть и обдав меня перегаром:

– А! – И выхватил из-за пояса смешной маленький ножичек – но я тут же перехватила гнома за запястье. А он, когда я наклонилась, вдруг снял с того же пояска свободной от моей хватки ручонкой фляжечку, желтыми своими крупными зубами выдернул из нее пробку и плеснул из этой мини-фляжки мне в лицо. Все это он проделал в мгновенье ока – я даже отклониться не успела. Хорошо, что я в шлеме и прорези для глаз узкие. Так что на лицо ничего и не попало, только на шлем.

Но в нос ударила такая крепкая вонь самогона, что из глаз брызнули слезы. Будь у меня усы-щетка, они бы, может, и защитили мой нос. Может, Мерлин прав, усы королю погуще нужны?

Ноги вдруг стали будто ватными. Я попыталась опереться на меч, чтобы не упасть. Но гномы выхватили его у меня из рук. И тогда, лишившись опоры, я рухнула на землю. Перед тем, как потерять сознание, я услышала свист. Кто это свистел – Мерлин? А может, паровоз? Или, наверное, цапля! У нее же нос не зря такой длинный – вот она и свистит, как в дудочку. Тюр-лю-лю, лью-лю-лю…

5

– Повесить его надо бы!

– Ы-о!

– Почему это?

– По законам. Лазутчиков вражьих вешают!

– Лазутчики – это те, кто лазиют тайком. А этот в нашем лесу средь бела дня гулял!

– Он не гулял! Он нашего Мерлина убить хотел. А за убийство гольштанца полагается голову рубить.

– А-о-а!

– Но он же не убил…

– Тогда повесить…

– Ы-о! Ы-о!

– Так я и говорю – сжигать-то его ни к чему. Дрова самим пригодятся.

– Но раз он викинг – то его сжечь положено. Они и сами своих сжигают.

– Это они после смерти, дурила.

– Что же нам, дожидаться, пока он умрет, что ли?

Я приоткрыла глаза. Солнце светило вовсю. Я прищурилась – голова была тяжелой, будто после основательной попойки. Кожу над верхней губой щекотала приклеенная полоска. Шлема на голове не было. А панцирь сдавливал тело. Потому что тело было в неудобном положении. И пошевелиться не получалось. Я сидела на земле и была крепко привязана к столбу за моей спиной. Я задрала голову – боль ударила в затылок, а солнечный свет в глаза – столб был деревянный, фигурно вырезанный, цветно разукрашенный и уходил куда-то в небо, а на самом верху столба трепыхали на ветру цветные ленты.

Вокруг меня были кучей навалены дрова и хворост. И из-за них толком не было видно людей, что стояли кругом. Но было видно, что людей много, и в руках у них есть вилы и лопаты.

– Вот я и говорю, – продолжал кто-то из толпы, – правильнее будет голову отсечь. Красиво и просто – топориком – раз, и готово.

– Доспех у него дорогой, будто у благородного. А благородным головы не топориком, а мечом секут – понимать надо.

– Ну так вон его же мечом и отсечь – и далеко ходить не надо.

– И столб праздничный цел останется. Никого никогда не жгли – и вдруг решили…

– Это потому что он викинг. А викингов мы никогда не ловили.

Я собралась с силами и крикнула им как можно громче:

– Я не викинг!

Голос прозвучал хрипло и глухо. Но все же они меня услышали.

– У-у-о! – Рев издавали, похоже, гномы – видно их отсюда совсем не было. Но звук шел с нижнего уровня.

– О, очухался, – сказал кто-то. – Можно и начинать.

– Рубить или вешать?

– А-а! Ы-ы!

– Можно и поспрашивать сначала, – предложил кто-то и крикнул: – Если ты не викинг, то кто?

– Разумеется, это не викинг, олухи! – прогремел тут басовитый голос.

Отпинывая ногами охапки хвороста, ко мне подошел высокий молодой мужчина в синем камзоле и синем плаще, и их цвет очень шел к цвету его глаз, которые были голубыми. При это он был брюнетом. Мне вспомнилось, что в одном романе Дюма советовал любить голубоглазых брюнетов, потому что они – редкость.