Александр Логачев - Белое солнце России

– Здесь, – повторил Слепак, затягиваясь самокруткой.

То ли дело было к дождю, то ли от слова «Назаров», но у председателя комбеда начала ныть правая скула. Видимо, у костей хорошая память.

И Слепак в очередной раз не смог отогнать от себя ту давнишнюю, довоенную картину, когда он, пьяный, лежал на берегу реки, в пыли и засохшем овечьем дерьме, с разбитой мордой. Конечно, виноват был он сам. Увидел «барыньку» – непонятную девчонку, выросшую при Усадьбе, идущую в одиночестве. Будь он трезвый, прошел бы как всегда: «Здравствуйте, Лариса Константиновна». А тогда двухдневная гулянка, ознаменовавшая очередное возвращение Слепака из города, даром не прошла. Помнится, остановил девушку, говорил про платки, духи, шуршал деньгами, потом схватил за руку. Мол, нечего брезговать мужицким сыном. Я в городах уже потерся, книжечки почитал, с умными людьми познакомился. И не надо из себя барыню строить, на селе давно уже говорят, что лишь по доброте Владимира Ивановича осталась она не в мужицкой избе, как положено, а в Усадьбе.

Конечно, Слепак был мужик умный и понимал – Назарову он должен быть благодарным. Не случись тому проходить тогда той дорожкой, приключилась бы такая история, что сидеть Сеньке при царском режиме, и не за классовую сознательность, а по другому разряду. И все равно не мог простить. Добро бы, набив сопернику морду, сам увел бы девчонку, соловушек слушать. А так – ни себе, ни людям.

Лишь одно немного утешало. Надоевший ему хуже горькой редьки дружок Филька Комар никогда над ним не подтрунивал. Так как и сам в тот вечер лежал рядом, сваленный назаровским кулаком. Напрашивался, поддакивал из-за спины: «Не боись, Филя, мы девку как-нибудь разделим». Сам ему бы врезал за эти слова. Такому все равно: хоть Ларьку, хоть Варьку.

А кстати, кое-что изменилось. Назаров теперь простой отставной солдатик, а я как-никак председатель комбеда. И если что, так могу и власть проявить.

– Комар, – сказал Семен, – как ты думаешь, с чего это так Федька Назаров припозднился?

– Черти его знают. Может, в госпитале лежал. Может, загулял с какой-нибудь вдовушкой.

– А может, в тюрьме сидел, как активный корниловец? Или еще какая контрреволюционная причина.

Комаров сперва тупо уставился на Слепака, а потом хохотнул:

– Точно, не зря он задержался. Надо бы его поскорее сюда привести. Допросить насчет генерала Корнилова.

– Ну, Корнилов – это дело для уезда. А вот нам бы надо узнать, как он к своим старым кулацким приятелям относится, что сейчас от нашей власти в лесу прячутся. Готов ли он Советам на верность присягнуть?

– Сеня, а не сходил бы ты к нему с парой товарищей? – сказал Комар.

«Ишь ты, командиром командовать хочет», – с неудовольствием подумал Слепак.

– Ты что, думаешь, за каждым контриком председатель должен ходить самолично? Сходи-ка сам.

– Тогда и его помощнику бегать не след, – ответил Филька. – Но сходить надо. Тем более что пьяного Назарова повязать будет все же легче. Давай отрядим Топора. В напарники ему дадим бойца, чтоб был потрезвей.

– Командиры, – послышался в дверях нежный голосок. – Командиры, пойдемте водку пить.

Это была Дашка, местная поблядушка. Она прибежала на балкон, надеясь, что из командиров будет там кто-нибудь один, но ее ждало разочарование, каковое, впрочем, было недолгим.

– Ты, Сеня, внизу распорядись, – сказал Комар. – А я еще покурю.

Но курить он не стал, а взял Дашку за руку и свернул в барскую спальню, где из мебели остался только огромный диван (мужики вытащить не смогли). Все приходилось делать на ощупь – в доме было темно, освещалась лишь гостиная на первом этаже, где гулял комбед…

– Кулацкие списки составляет в нашем селе Филька Комар – грамотей великий. Раньше Фильку водкой поил – бедняк, раньше Фильку со двора гнал в шею – кулак. Полсела чохом в кулаках оказалось. Кстати, и я в этой бумажке… Два пуда зерна вывез.

– Хороши дела, – покачал головой Назаров.

– Да это еще цветочки. Пшеничка-то от нас уехала. А Слепак и Комаров остались. Усадьба барская уцелела – так они всем своим комбедом там засели. И нашей голоты туда немало потянулось, и из соседних деревень понабежало. Назвали себя Красной гвардией – один дед, что в гвардии служил, вслед им плевался. Ночью гуляют, а днем в округе порядки наводят…

За окном злобно взлаял Волчок.

– Видать, они пожаловали, – сказал Степан. – В такую пору больше некому.

– Цыц, чертов сын! – раздалось во дворе. – Зашибу!