Андрей Величко - Юрьев день

А отец, через пару минут придя в себя после столь вопиющего обвинения его родного брата в воровстве, осведомился, пока еще сдерживаясь:

– Ты на что это, Алик, мне тут намекаешь?

Николай стоял ни жив ни мертв, но, видимо неосознанно, сделал решительное лицо и пододвинулся поближе ко мне. Ого! А риск-то, похоже, уже оправдался. В весьма неоднозначной ситуации брат без раздумий, чисто на инстинктах принял мою сторону. Ну что ж, ответим родителю.

– Я ни на что не намекаю, а делюсь с вашим величеством вполне, с моей точки зрения, оправданными подозрениями. Разумеется, сам Алексей Александрович руки во флотскую казну не запускает, но он покрывает тех, кто беззастенчиво делает это. А они потом находят способы выразить ему свою благодарность, причем в материальной форме, а не простым «спасибо». Чтобы подозрения обрели доказательства и превратились в уверенность, мне потребуется три месяца времени. Денег не прошу, на такое расследование у меня и своих хватит.

– Не надо, – глухо сказал отец, опустив глаза. – Я и сам что-то такое чувствовал, только поверить никак не мог.

В кабинете воцарилось молчание, но вскоре оно было нарушено императором, который тоскливо взревел:

– Нет, ну что же это такое, а?! Родной брат, мы с ним играли вместе! Кому верить? Алик, хоть ты-то можешь сказать, кому?

– Из родных – только себе и нам с Ники, – твердо ответил я. – У всех остальных есть свои интересы, кои они неустанно блюдут.

В начале марта тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года стартовал проект освоения золотых россыпей Нома – с Варшавского вокзала отправились в путь двенадцать человек. Среди их багажа значительное место занимали три здоровенные катушки Румкорфра (две для радиостанций, одна запасная), четыре конденсатора переменной емкости (уже два запасных), пяток плат с иглами для кристаллических детекторов и всякая мелочь, необходимая для изготовления на месте двух приемников и двух передатчиков. То, что можно будет купить на месте, не наводя американцев на ненужные мысли, тащить с собой из России через полсвета смысла не было. В начале апреля люди уже прибыли в Сан-Франциско и приступили к сборке радиостанций и поискам подходящего для плавания на Аляску судна. Главным электриком экспедиции был Евгений Колбасьев – тот самый мичман, которого Попов привлек к работе над первым приемником. Я так и не вспомнил, что он изобрел в другой истории, но здесь Женя внес в радиостанцию Попова – Герца несколько полезных усовершенствований и, главное, без колебаний согласился отправиться на противоположный конец шарика для их применения на практике.

В середине апреля покинул Кронштадт корвет «Витязь» под командованием Макарова, его путь лежал к Ному. Теперь до начала июля оставалось только ждать – первые, так сказать, вести с полей должны были появиться к этому сроку.

Кстати, Макаров вез с собой не только радиостанцию, но и дельтаплан. Как-то раз увидев полет этого аппарата в Гатчине, он загорелся идеей получить такой на свой корабль, причем с возможностью взлета с воды и посадки на нее же. В силу чего мне пришлось озаботиться еще и изготовлением легкосъемных поплавков, устанавливаемых вместо колес, а то ведь сам Степан Осипович мало того что придумал нечто ужасное, так еще и почти приступил к его изготовлению. Теперь же ему оставалось только по-быстрому оснастить «Витязь» специальным краном для спуска дельтаплана на воду и вытаскивания его оттуда. С этим Макаров справился без особого труда. Разумеется, аппарат мог использоваться только на спокойной воде. Волнение свыше двух баллов делало взлет и посадку затруднительными, в районе трех – опасными, а более четырех – абсолютно невозможными.

Тогда же, в разгар весны, Михаил Рогачев уехал в Варшаву якобы по поводу закупки оборудования для химических экспериментов. Всякие колбы и реторты потом действительно купили, но главным было то, что оттуда Михаил по чужим документам смотался в Париж, где пора было начинать обзаводиться нужными связями. Кажется, у него должно неплохо выйти. Правильно, он же бывший революционер! Как сказал Победоносцев, «кто в молодости не был либералом, у того нет сердца. Но кто к зрелости не стал консерватором, у того нет мозгов». А я к его высказыванию мог бы добавить, что успевший слегка посидеть революционер может вступить в зрелость существенно раньше, чем не успевший. Яркие тому примеры – не только Михаил, но и Николай Морозов, которому отсидки тоже вполне хватило для разочарования как в своих бывших товарищах по борьбе, так и в их методах. Между прочим, в другой истории случилось то же самое, только там Морозов сидел заметно дольше. Но так как Мише довелось побыть в неволе существенно меньше Николая, то он успел разочароваться только в самих борцах и их целях, но не в методах, что, с моей точки зрения, было весьма кстати.