Андрей Величко - Юрьев день

Я молчал. В такой ситуации оправдываться – последнее дело. Хотя, если бы я действительно хотел убрать брата, то действовал бы сам, с минимально возможным числом как можно меньше знающих помощников. Потому как спецслужба, имеющая на меня такой мощный компромат, как мое участие в убийстве цесаревича, а то и вовсе императора, очень быстро выйдет из-под контроля и сделает меня своей марионеткой.

– Вот этого я опасался, – продолжал отец. – Но потом подумал, присмотрелся к тебе и понял – нет. Ты не хочешь на трон. Очень сильно не хочешь. И взойдешь на него, только если не будет никакого другого выхода.

– Это правда, но мне просто интересно, почему вы так решили?

– Потому что только недавно понял – ты лентяй!

Я, честно говоря, был удивлен. У меня своих недостатков хватает, зачем же на меня еще чужие-то вешать!

– Может, и не совсем обычный, но лентяй, – продолжал отец. – Ты горы можешь свернуть, но своего добьешься, пока тебе это интересно. Однако как только надоест – все. Найдешь кучу причин и оправданий, не только меня, но и самого себя уговоришь, но делать ничего не станешь. Аэроплан Можайского смог в воздух поднять, хотя никто в это не верил. А потом что? Забросил. Первую часть доклада о моей охране представил мгновенно, а со второй возился более полугода, пока наконец домучил. Да ты таким с самого раннего детства был! Сказку про Изумрудный город отбарабанил так, что любо-дорого слушать, ты аж подпрыгивал от нетерпения. Про Незнайку начал неплохо, но ближе к концу увял, скомкал его. Обещал вторую часть, но тянул с ней до тех пор, пока Николай интерес не потерял. А мне, между прочим, до сих пор охота послушать! К чему я это все говорю – ты ведь уже давно понял, какой это тяжкий труд – быть императором. И заниматься на этом месте часто приходится тем, на что глаза бы мои не глядели! А уж тем более твои. Вот ты и хочешь, чтобы работал Ники, пусть ему и противно будет, но он потянет, а сам станешь заниматься своими игрушками да время от времени умные советы брату подавать. Я прав?

– Ну… наверное, да, отец.

Действительно, конкретно с этой точки зрения я проблему не рассматривал, но что-то в рассуждениях императора явно было.

– Не наверное, а так оно и есть. Поэтому делай свою службу, чую, польза от нее может быть. Однако не так, как ты мне понаписал. Какой еще, к псам, департамент безопасности – у нас их что, без того мало? А уж если на него поставить великого князя, брата цесаревича, то им заинтересуются все подряд, и не только в России. К вашему комитету уже более или менее привыкли, вот и работай в его рамках. Придумай какую-нибудь ерунду, на которую я тебе выделю двести тысяч. И в течение года больше не проси, все равно не дам.

– А…

– А как сделать, чтобы Ники про настоящие задачи того, что там устроишь, знать не знал и ведать не ведал, сам сообразишь. Потому как если ты даже этого не сможешь, куда тебе на новую секретную службу замахиваться? Лисапедами своими тогда занимайся.

Уже на следующий день император утвердил изменение названия и расширение задач нашего с Николаем комитета, и сразу после этого я познакомил брата со своим черновиком прошения на высочайшее имя о выделении комитету двухсот тысяч рублей на проведение социопатологических исследований.

– Это еще что такое? – изумился цесаревич.

– Двухкоренное слово. Образовано от «социум», то есть общество, и «патология», она же болезнь. Мы ведь до сих пор не знаем, о чем свидетельствует появление революционеров. Общество больно или отдельных его членов пора подлечить? Это не только меня, еще и отца интересует, так что деньги он даст.

– Да? Ну тогда расскажешь мне, как узнаешь что-нибудь интересное.

С этими словами Николай подписал черновик. Моя подпись там уже стояла, и бумага была отнесена в канцелярию для надлежащего оформления.

Структура будущей спецслужбы мне представлялась так. Главный – естественно, я. У меня три зама. По организационным вопросам, режиму и собственной безопасности – один. По силовым операциям, когда кого-нибудь надо будет слегка того (или даже не слегка, это уж будет от самого объекта воздействия зависеть) – другой. И по идеологии, потому как добрым словом и револьвером можно добиться большего, чем одним только револьвером, – третий. Вот этот триумвират и потащит всю работу, мне же останется только общее руководство. Причем три – это очень хорошее число. За каждым будут пристально наблюдать две пары глаз. Даже если двое сумеют как-то договориться о чем-то нехорошем, третий их обязательно заложит. Разумеется, ссучиться могут и все трое одновременно, но это весьма маловероятный вариант.