Александр Эйпур - Ученики Берендея

Глаз у Евгения моего дражайшего намётан, я того не разглядел.

Вскоре стало так темно, что слуху больше доверять пришлось. Может, это обстоятельство и подвело. Ритмичные послышались удары впереди, правее чуть. По мере продвижения, ударных эхом оказался стук. В обманчивой глуши нашлось местечко для фанатов смертоносных ритмов. Свет голубоватым лезвием ударил по глазам − чужой, холодный. Евгения позвал я, ибо мудрейший вновь исчез, а предо мною тесовые воротища разверзлись, по обе стороны которых, сколько видел глаз, плясал из брёвен заострённых частокол. Внутри ограды здание в один этаж водилось − конюшня с доброй сотней окон. Свет с музыкой рвались наружу через них. Разве мы искали дискотеку?

Сказать по правде, я не мог привыкнуть к внезапным исчезновениям мудрейшего Евгения. Вечно пропадает, когда держать совет пристало. Но именно сейчас в достатке смелости нашёл я у себя, чтобы переступить порог.

Двор прибран, крошкой алого гранита посыпаны дорожки; невиданные на клумбах буйствуют цветы, хотя сам вид их навевал тоску. Вот фикусы причудливые в кадках, доска вчерашних объявлений и запах знаменитый, будто падаль некому убрать. Как видно, ландшафт-дизайнер яро взялся исполнять заказ, − хвать предоплату и, по обстоятельствам чрезвычайным, не вышел отдуваться.

Почётная доска с фасада засверкала: «Общежитие» − буквами аршинными, ниже − пятистрочье злобным, неразборчивым петитом. Однако, громкость потрясала не только слух, находилось в состоянии неустанного движения здание само, и потому петит к прочтению не годился совершенно. На крыльце парадном вахтёрша восседала с тетрисом обыкновенным… нет, показалось. Была она с вязанием штатным и с неприступностью на скулах.

− Как у йих мозги выдерживают? − проронила, глаз не поднимая. − К кому?

− Да я, собственно… Вы…

− Мы к Синей Шапочке, − вдруг вырос за спиной Евгений. Евгений, гуру и дружище, вовремя приходит.

Движения вальяжны и расчётливы, хоть по секундомеру проверяй. Вязанье бесконечное отложила, фундаментальное приподняла иго (имея передышку, стул маленько клея выдавил из трещин) и выудила книгу с данными о постояльцах, по ступенькам алфавита пальцем повела.

На букву «С» нужной «шапочки» не оказалось.

− На двоих − одна Синяя Шапочка? − переспросила. − С ориентацией порядок? Когда на севере произрастали пальмы, на юге свирепствовал собачий холод.

− Посмотрите на букву «Ша», − сказал я.

Очки напялила грациозно, по-великосветски, огрызнулась по-простецки:

− Что на неё смотреть? Букв много разных, похожих мало… Раз вы, молодые люди, незнаемых высот в образовании достигли, это не даёт вам права похваляться. У нас, представьте, на сто вёрст вокруг не сдали ни единой школы. Как под крышу подходило дело, так хозяин сыскивался новый. Богатеи, знамо дело, денежки под что спускают, − то институт девиц на выставку, то казино, корчму и прочий бизнес… «Ша» − это где-то ближе к эпилогу, верно?

Даваться диву впору, как безграмотная дамбообразная матрона угадывает из книги имена. На то она и память.

− Нашла! Вот они, все туточки, родненькие; Зелёная, Крапчатая, Бедная да Бледная и Синяя. Читаем будто: Синий Головной Убор на стройку молодёжную подался… Слыхали, нет ли, города пустеют, зарастают лесом, работы привалило − край непочатый. На трудокапитал иные принцы падки: и справить свадебку, и отложить на памперсы, тетрадки.

− Куда?.. − У меня театрально дрогнул голос. − Куда Красную подевали?

Фолиант захлопнула она, принялась за спицы.

− Кто ни приходит, всем Красную подавай. Журналисты, что ль? Сенсации вам тут не будет. Годков-то сколько ей, сам посчитай. Да померла Червонка той зимой, акурат как минское «Динамо» в чемпионы вышло. За общежитием ей обелиски установлены: от благодарных читателей, потом − от благородных писателей и ещё этих… благополучных издателей. Сходите, полюбуйтесь сами: по красной шапочке на обелиск стандартный вышло, со всем уважением к усопшей.

− Но я в окне сам лицезрел в головном уборе красном гражданина, если не гражданку, − настаиваю я.

Не может быть, те показалось, − она рукою повела, все возраженья отметая.

− Ничуть! ВО ЛЖИ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА.

Призадумалась, рукам не позволяя передышки, затем обеими всплеснула:

− Твоя правда, так то ж Дед Морозоносец. Проездом возвращался с праздников и загостил. Я намекала − де, пора за дело браться, так оне на перегаре говорят − ты нам не указ.

В нас троих, практически в упор, ударила шрапнель: шампанского запасы свободу обретали способом известным. «С Новым Годом!» − кричали справа. «Горько! − надрывались слева, дружно принялись считать: − Тысяча… девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто восемь…»