Александр Эйпур - РЕСПУБЛИКА ПОГИБШИХ ВОРОБЬЕВ

Хороши нынче дороги белорусские: ни пыли, ни гаишников, кати себе, посвистывай — никто не остановит. При условии, если вы обеспечены спецтранспортом.

Да и жизнь наладилась: тишь да благодать. Старухи на остановках дремлют, рейсового автобуса ждут терпеливо (одна из тех проблем, кои времени не подвластны). В полях техника постанывает, а сами поля повылизаны — впору самолеты сажать. Сажать, сажать… и сеять — без права сбора урожая. Так уж заведено отцами , народ же волен приклеивать свои названия нововведениям и явлениям. «РПВ» или «Р—П» произносилось чаще, чем название республики. Трагический смысл аббревиатур, суровая концентрация ужасов, домыслов и полуправд… Некоторые радикально настроенные издания щедро сыплют ими налево и направо, как некогда палили по сталинизму — съеденному ржавчиной бронепоезду, которого и след простыл.

«Республика Погибших Воробьев». «Республика—Полигон».

Тучные луга, рябит в глазах от коровьих батальонов, полянки, грибы коси, так их много, цветы в любую пору года полыхают. Но не везде одинаково: бывает, тут — вспахано, здесь — колосится, а там уж и урожай снимают, однако, не видать пестрых платков да промасленных ватников — сплошь техника. «Дадим урожая еще больше!» — гласят транспаранты.

Гигантская расческа прошлась однажды по сим местам, лишь маковки церквушек и ныне бросают вызов всеобщей приглаженности. Опрятненькие, чистенькие — они светятся неземным сиянием в лучах такого редкого здесь солнца.

Табличка при дороге сообщала название: «Воробьево». Колонна въезжала в очередную деревню. Мимо Доски почета, магазинов — книжного и продуктового, мимо школы, на территории которой, оседланные детворой, плавно кружили карусели, мимо памятника Последнему Воробью, которого нашли на этом самом месте, шли автобусы. Они держали путь на главную усадьбу колхоза «Нетчилово», что находилась в трех верстах от Воробьево.

Липкий язык асфальта слизал колонну и выплюнул ее у двухэтажных особняков. Дети с портфелями на остановке, старушки на скамейках, сразу же за перекрестком — кафе, велосипед у входа. Водитель нырнул под капот грузовика, куры на проезжей части — рядовой пейзаж. По левую сторону дороги, наискосок от правления высился добротный клуб белого мрамора с черными позументами окон по фасаду (с некоторых пор в РПВ строили на совесть, будь то жилой дом или общественное здание). Головной спец автобус поравнялся с парадным крыльцом, выпустил из нутра прозрачный, как намек, тоннель—переход. Прибывшие стали просачиваться в здание. Пока шла высадка «десанта», механик—водитель в сопровождении бортинженера произвел наружный осмотр машины, убедился в целостности траков, вычистил чьи—то останки, налипшие на ленивцы и направляющие… На дальних подступах к «Нетчилово» экипаж отметил на маршрутных картах «Волка», «Медведя» и «Зубра», но не эти звери попадают под колеса и траки: этим не дано сорваться с гранитных постаментов.

Отошел автобус, подкатил второй, третий… Процедура высадки и осмотра машин соблюдалась неукоснительно.

На главной усадьбе колхоза «Нетчилово» нынче праздник: из самой Москвы припожаловали лекторы—ученые во главе с академиком Несказановым Ч. П. Одним из последних покидал он автобус с порядковым номером «11», прошел по переходу в окружении восьми одинаково одетых молодых людей.

Внутри клуб тоже был хорош и нечем не отличался от сотен других, спешно выстроенных по всей РПВ. Обычные бронированные с орнаментом плиты плавно растекались по полу, вползали на стены; потолки были заведомо облегчены, однако держались на радугах арок из профилированного стеклобетона. Окна, хрупкие на вид, таковыми не являлись, и кто—то мог поплатиться здоровьем, возымей намерение протаранить одно из них.

Шесть люстр (не здесь и в иное время их называли прожекторами) высвечивали каждый закоулок небольшого в общем—то помещения на восемьсот посадочных мест. Голые, замурованные в бетон рамы, гладкие стены — наглядная агитация здесь не водилась. Да и не преследовали талантливые архитекторы цели достичь домашнего уюта, основное — доказать . А доказывать—то как раз и примчались москвичи.

За столом алого бархата собрались сторонники академика. Чревомир Петрович, как обычно, при параде и регалиях: массивные очки, пара портфелей с документацией, хранимой пуще собственных глаз, и первая Звезда Героя. Костюм вишневой нитки со свинцово—медным наполнителем придавал ему некую монументальность, лишь чрезвычайно подвижная голова а пучком волос на затылке, прилаженная к короткой толстой шее, скрадывала это впечатление.