Андрей Ерпылев - Личный счет. Миссия длиною в век

– Вы так торопитесь? – делано огорчился юрист. – Даже не желаете ознакомиться с текстом?

– Я сумму видел, – огрызнулся Александр, чиркая подпись в нужных местах и стараясь не смотреть на лоснящееся крысиное личико с прилипшей к потному лбу реденькой прядкой.

– И даже не хотите знать, кому продаете фирму?

– Мне параллельно…

– Зря, – послышался знакомый голос, заставивший Сашу дернуться в кресле и едва не заорать от резкой боли в голове. – Я думал, что тебе интересно…

– Ромка, ты?.. Ты как тут?.. Ты, с-с-с… – выдохнул Петров, прижимая ладонь к бешено пульсирующему виску и слепо шаря по стеклянной столешнице: он все мгновенно понял. – Ты-ы…

– Только не надо посуду бить, – хмыкнул Файбисович, усаживаясь в свободное кресло и закидывая ногу за ногу. – Ты мне еще пепельницей в голову запусти! Сбудется с тебя. Всегда психом был, а уж теперь…

– Да нет, – Сашина рука нашарила документы и медленно скомкала их в хрустящий бумажный шар. – Не буду я в тебя, Бизон, пепельницей швыряться… Была бы охота вещь портить…

Совершенно неожиданно для всех, настроившихся на истерику, возможно, попытку физического воздействия, Александр оторвал левую ладонь от виска, схватил со стола толстый «Паркер», предложенный для подписи, и вонзил в правую руку, продолжавшую мять бумаги…

Потеряв дар речи и приоткрыв рты, собравшиеся ошеломленно следили, как поникший было бизнесмен расправил плечи, в потухших глазах снова появился блеск… Он осторожно извлек из судорожно сжатой руки бумагу, бережно расправил чуть забрызганные кровью листы и только после этого, не дрогнув ни единой мышцей лица, выдернул торчащую из кисти ручку, словно ничего не значащую занозу.

– Мне кажется, господа, – обвел он всех бесстрастным взглядом, зажимая бурлящий кровяной гейзер платком. – Открывшиеся обстоятельства несколько меняют картину. Хотелось бы обсудить некоторые нюансы…

Жестокая улыбка лишь чуть-чуть скривила уголок рта говорившего, когда зачарованно пялившийся на расплывающуюся по толстому стеклу мутно-алую лужу Файбисович утробно икнул и, закатив глаза под лоб, завалился набок, опрокинув кресло тяжелой тушей.

Все остальные могли поклясться, что в этот момент у Петрова изменились не только голос и выражение лица, но и само лицо…

Еще во власти страшной боли, а больше всего – ужаса от вида постороннего предмета, пронзающего ЕГО руку, Александр не сразу понял, что опять находится все в том же «хранилище памяти», которое так недавно покинул, а все его ощущения – фантомны…

– Ну, вот ты и вернулся к своим баранам, – горько пошутил он вслух, когда фантомная боль в кисти понемногу улеглась. – Что скажешь, если теперь это чудное местечко станет твоим вечным владением? Что-то там трендел ротмистр про то, что легко может обойтись и без тебя, грешного? Вот-вот…

Хотя слышать его никто не мог, Саше вдруг стало стыдно своего скулежа, и он замолчал.

«Ладно, – зло подумал мужчина, осматриваясь. – Не такое видали… Гадом буду, если не обломаю этого хлыща столетнего…»

Но пообещать всегда легче, чем исполнить…

Раз за разом обходил «затворник» свою тюрьму, ворошил воспоминания, обшарил «пол» и даже взлетел к «потолку», пожертвовав на время одним из малозначащих в этот момент чувств, но выхода не нашел. А драгоценное время летело, и Саша почти физически чувствовал, как уходят секунды, сплетаясь в минуты и часы, а те, в свою очередь, – в более крупные конструкции. Часы сотворить ему было – раз плюнуть, но к чему привязать вращение стрелок? Вполне возможно, что там – «снаружи» – пролетали секунды, а может быть – и годы…

В тот самый момент, когда Александру от бессилия захотелось взвыть и ударить головой в стену, возникла спасительная мысль.

«Расширять сознание, говоришь, небезопасно… – припомнились слова Ланского. – А мы вот попробуем. Терять-то вроде как нечего, а?..»

Снова навалилась сумасшедшая какофония запахов, ставших почти осязаемыми, но руки, пусть и с некоторым трудом, погрузились в «тесто» стены.

«Врешь, – напрягся Саша. – Пустишь, зараза…»

И действительно: он постепенно тонул в упругом студне наподобие дождевого червяка, лишь с одним различием – не было нужды по примеру безмозглой животинки глотать упругую субстанцию, выпуская ее сзади…

Кольнуло беспокойство, когда стены «хода» сомкнулись за спиной: «А вдруг потеряю ориентацию и заблужусь?», но «проходчик» силой воли отогнал трусливую мыслишку прочь, стараясь, тем не менее, торить, насколько это было возможно, прямой ход.