Макс Мах - Авиатор

– Мы познакомились с вами, Елизавета Аркадиевна, три года назад во Флоренции.

– Мы?.. – боясь услышать подтверждение своей догадки, спросила Лиза.

– Да, – сказал Тюрдеев с каким-то «вымученно» нейтральным выражением лица, – у нас были отношения, но дело не в этом, хотя и этого было бы достаточно. Вы, скорее всего, не помните, Елизавета Аркадиевна, или вовсе не знали, – если моя догадка верна, – но дело даже не в близости, а в тех чувствах, которые я испытывал к Елизавете Браге. Полагаю, что я ее любил, люблю и теперь.

«Только этого мне не хватало! Бывшего любовника Елизаветы в непосредственной близости!»

– Значит, вот отчего вы на меня так смотрели, – припомнила их первую встречу Лиза. – Но, Леонтий Микитович, милый, мне нечего вам сказать. Ни про какие иные миры я ничего не знаю. Я все та же Елизавета Браге, но я вас не помню. И неудивительно. Я вообще, много чего не помню, только никому об этом не рассказываю. Не помню, вот и весь сказ.

– Не помните, – согласился Тюрдеев с печальной улыбкой, появившейся на его красиво очерченных губах. – Сообщение о вашей гибели, Елизавета Аркадиевна, застало меня во время экспедиции в Гиперборею. Мы планировали пройти над хребтом Котельникова, но нам это не удалась, и мы, израсходовав запасы в бесплодных попытках найти проход в Высоком Барьере, взяли курс на Архангельск. «Звезда Севера» подходила к озеру Пильня, когда шлиссельбургское радио сообщило о бое под Опочкой.

– Мне очень жаль… – Ну, а что еще она могла сказать? Практически ничего.

– Мне тоже жаль, хотя, скорее всего, слово «жалость» ничего не объясняет, да и не выражает ничего.

Наверное, ей было бы легче, если бы он заплакал, или еще что-нибудь в этом же роде, но Тюрдеев был внешне спокоен, а о том, что происходит у него в душе, можно было только догадываться.

– Почему вы не сказали сразу?

– А зачем? Я и сейчас не уверен, что поступаю правильно.

– Честность лучшая политика! – Лиза никогда не была уверена, что это утверждение имеет смысл, но сейчас ей было легче говорить, даже если она несла откровенную чушь, чем сидеть перед Тюрдеевым и молчать.

– А как вообще вышло, что вы оказались на «Звезде Севера»? – сменила она тему.

– Случайно, – Тюрдеев даже обозначил движение, напоминающее пожатие плеч, но и только. – Просто стечение обстоятельств, Елизавета Аркадиевна. Профессор Морамарко неожиданно умер, и заканчивать диссертацию я поехал в Гейдельберг. Меня пригласил туда Генрих Вунзен, который, как и я, прежде был учеником Морамарко. Только давно. Так и вышло, что ученую степень доктора медицины я получил в Германии. Там же по некоторым семейным обстоятельствам, о которых мне не хотелось бы теперь говорить, я и остался работать. Получил в университете должность, позволяющую со временем стать профессором, открыл частную практику, но главное – взял на себя труд разобраться с архивом Морамарко. Дело в том, что к этому времени я увлекся экстраординарной биологией не меньше, чем был увлечен ею мой покойный учитель, и загорелся идеей продолжить его исследования, и, может быть, пойти дальше, создав – подобно Карлу Линнею – классификацию «чудес».

– Классификация чудес? – переспросила Лиза, которой названное Тюрдеевым имя ничего не говорило, кроме смутной отсылки к школьной программе по биологии.

– Карл Линней, – терпеливо объяснил лекарь, – создал единую классификацию фауны и флоры…

– Ах, вот оно что! И вы…

– Я начал заниматься этой паранормальной биологией и на каком-то этапе понял, почему мой учитель так и не смог продвинуться дальше собирания фактов через третьи руки. Все дело в том, что сам он был кабинетным ученым, а чудеса, если случаются, происходят вне стен университетов. А тут наудачу в Гейдельберге объявился Райт. Искатели сокровищ, Елизавета Аркадиевна, сами понимаете. В общем, это был шанс, дарующий невероятную для университетского ученого мобильность, возможность побывать во многих весьма экзотических местах, плюс членский билет в эксклюзивный клуб «бродяг». Где-нибудь в Бремене или в Ситке, вечером в таверне, куда не заходят чужие, можно услышать много интересных рассказов, и не все они выдумка. Иногда рассказывают свидетели, и чаще, чем можно себе представить, рассказывают о подлинных чудесах.

– Не пробовали писать романы? – Лизу рассказ Тюрдеева бесспорно заинтересовал и даже заинтриговал, но она ни на мгновения не забывала, с чего, собственно, начался их разговор.

– Писать? – переспросил Лекарь. – После Джозефа Конрада?