Макс Мах: Авиатор

Это был первый раз, когда Лиза решилась что-то купить самостоятельно. Порядка цен она не знала, но на ее счастье в ходу здесь оказались рубли и гроши. Про гроши Лиза знала не понаслышке. В детстве она жила с родителями в Гданьске, ходила там в обычную польскую школу, дружила с местными девочками, что означало, между прочим, покупку мороженого и прочие девчачьи радости. С тех пор она знала – сто грошей равны одному злотому. Но здесь вместо злотых были рубли.

Надежда оставила ей две «трешки» и «десятку» ассигнациями – это слово было отпечатано на бумажных деньгах латинскими буквами, как, впрочем, и слово «рубль», – пять металлических рублей и несколько монет достоинством в десять, двадцать и пятьдесят грошей. Поразмыслив, Лиза расплатилась с артельщиком – еще одно смешное слово, – серебряным рублем, который, похоже, и в самом деле был отчеканен из серебра. Во всяком случае, Лиза нашла на нем пробу. Клеймо – «скрещенные мечи» – ничего ей не говорило, как и число «900». Однако словосочетание «девятисотая проба» показалось знакомым. А бублик, как выяснилось, стоил пять грошей, так что, получалось, гроши здесь, как и в Польше ее времени, соответствовали копейкам. Сто грошей – один рубль.

Купив бублик и, отщипнув от него крошечный кусочек, Лиза отправилась искать библиотеку. Доктор Егоршин сказал, что библиотека находится на третьем этаже, и Лиза впервые после пробуждения вступила на лестницу. Что сказать! Лучше бы она занялась чем-нибудь другим. Когда добралась до следующего этажа, в глазах уже было темно, дыхание сорвано, и сердце заполошно билось, пытаясь прорваться сквозь решетку ребер.

«Твою ж мать!»

Могла запросто грохнуться в обморок или еще что, но какая-то сердобольная девушка довела до скамейки, усадила и принесла воды. Лиза сделала маленький глоток, постукивая зубами о стекло стакана, и ее чуть не вывернуло. Горечь подступила к горлу, но второй глоток явно пошел на пользу, а после третьего начало проясняться в глазах.

«Ох, ты ж!..»

Но поблагодарить вслух свою спасительницу Лиза смогла лишь после пятого или шестого глотка.

Потом долго сидела одна. Собиралась с силами. Вдыхала носом, выдыхала ртом. Дождалась, пока выровняется дыхание и успокоится сердце, осторожно встала на ноги и медленно, по-стариковски пошла по коридору.

До библиотечной комнаты дошла минут за десять.

– Хотите что-нибудь почитать? – спросила пожилая библиотекарша, одетая, как и все прочие работники госпиталя, в белый халат.

– Да, – с трудом улыбнулась Лиза. – Можно я полистаю энциклопедию?

Энциклопедия – большие толстые тома в тесненной золотом коже стояли на полках прямо за спиной библиотекаря. И на корешках, что характерно, золотыми латинскими буквами так прямо и написано – « Большая Русская Энциклопедия ».

Вообще, если уж придется здесь жить, то со всем этим следовало разобраться, и как можно скорее. Лиза все еще не знала, в каком времени и в какой стране она оказалась. Если судить по одежде и приборам – телефонам и радио, термометрам и прочим тонометрам, – это было похоже на двадцатые – тридцатые годы двадцатого века. Да и в газетах датой выпуска значился двадцать девятый год. Однако в небе над госпиталем пару раз проплывали воздушные корабли необычной конструкции, да и в самом госпитале Лиза видела уже телевизоры и самодвижущиеся устройства на голенастых лапах, сделанных из бронзы и стали. Роботы? Скорее всего. Но роботы какие-то не такие, какими они должны были быть, исходя из довольно обширных знаний в электротехнике и устройстве ЭВМ, которыми располагала Лиза. Что же касается страны, то тут все обстояло куда сложнее, чем хотелось бы. И спросить не у кого, потому что о таких вещах Лиза боялась спрашивать даже Надежду, которая в каждый свой визит проводила с Лизой «уроки прошлого». Но одно дело забыть свою жизнь, и совсем другое – не знать основополагающих вещей!

Окружающие Лизу люди говорили на языке, удивительно напоминающем польский, но польским тем не менее не являющемся и называвшемся, как это ни смешно, русским. Лиза польский язык знала неплохо. Умела говорить и читать, вполне грамотно писала, но вот какое дело. Она понимала этот их «русский» не слишком хорошо. В нем было много незнакомых слов, да и некоторые грамматические обороты ставили Лизу в тупик, не говоря уже о черт знает каком произношении. Однако, когда она говорила сама, ее произношение ничем существенно не отличалось от того, как говорили другие люди. Вернее, отличалось немного, но совсем не в том смысле, в каком стала бы думать Лиза. Доктор Егорычев сказал ей как-то, что ему очень нравится то, как она говорит.