Валерий Большаков - Искусник

…Египетская авиация совершила налет на эфиопскую ГЭС «Хидасэ», подвергнув ее бомбардировке и ракетному обстрелу. Сообщается, что плотина не пострадала, а многоуровневая система ПВО отразила нападение. По разным оценкам, было сбито от пяти до семи самолетов «Рафаль» и «Мираж»…

– Весело, – оценил я, гримасничая. – Илана… А этот смартфон… Его когда выпустили?

– Не имею информации, Антон, – у софтботини от огорчения даже уголки губ поникли. – Я даже не знаю, когда выпустили меня!

– «Ой, бяда-бяда, огорчение…» – пробормотал я.

Лицо Иланы неожиданно «зависло» – и секунду спустя распустилось торжествующей и чуть-чуть кокетливой улыбкой.

– Антон, поздравь! По косвенным удалось выяснить, что таких смартфонов ровно четыре, а скоро появится пятый.

Мои брови сначала нахмурились, а затем полезли на лоб.

– Не понял!

– То, что мы называем смартфоном, Брут нашел в девяностых, – терпеливо заговорила Илана. – Где нашел и как, неизвестно, но каждые пять лет гаджет… м-м… размножается делением, что ли. Да, он выглядит, как модный девайс, но это либо не земные технологии, либо земные, но далекого будущего. На вторую версию указывает возможность выхода в Сеть. Да и сама программа «Back to the USSR» вроде бы отсылает к реалиям подлунного мира…

– Скажи сразу, – перебил я ее. – Вернуться в будущее точно не удастся?

– Точно, – сникла девочка из телефона. – Этот гаджет – отработанный материал, он для одноразового использования. И был настроен на тебя лично. Даже моя внешность сгенерирована по тому женскому фенотипу, который закодирован в твоих генах, как идеальный.

Я хмыкнул и покачал головой.

– Надо же… А Светлана, выходит, не дотягивает до совершенства?

– А кто сказал, что идеал обязательно в единственном числе? – улыбнулась Илана. – Ну, и напоследок… Я тут кое-что перепрограммировала… Короче говоря, ты теперь сможешь отправлять коротенькие сообщения в будущие соцсети. «Твиттер» или «ВКонтакте». Твитнешь – и через три-четыре дня получишь ответ. Такие уж скорости в темпоральном поле. Константы! А твой ник все тот же – «Severus»…

Вяло колотившееся сердце вдруг забухало в груди. Зареяли смутные надежды…

– Только будь осторожен! – посерьезнела софтботиня. – Тебе ничего не грозит, но ты можешь случайно подставить Светлану.

– А я не буду прямым текстом, – мотнул я головой. – Мы со Светой переписывались на вымышленном языке… Да какой там язык! С полсотни слов надергали отовсюду, напридумывали, нам хватало. Я пишу ей: «Айо ахава сине», что значит «Я люблю тебя», а она отвечает: «Айо тоо ахава сине, оччи ахава!» – «Я тоже люблю тебя, очень люблю!»

– Здорово… – потянула Илана впечатленно, и тут же встрепенулась. – Всё, всё, меня нет!

Экран усыпался иконками. Облизав губы, я прижал пальцем птичку. Поймет ли Света, от кого? А если поймет, поверит ли? Разволновавшись, я набрал то, чего требовала душа: «Ахава сине».

Москва, Кремль, 26 января 1973 года. Полдень

– И еще вот здесь, Леонид Ильич… – хрипловатый голос Черненко журчал весенним ручейком. – Документ хорошо отработан, всё, что надо, прилагается…

Брежнев тупо кивнул. Подвел ручку к графе, куда услужливо ткнул пальцем Костя, и расписался. Попрощался он вялым кивком – язык слушался плохо.

Кабинет опустел, впуская вороватую тишину. И останавливая время – воздух звенел замершими секундами.

Леонид Ильич сфокусировал взгляд на «рогатых часах» – с тускло блестевшим штурвальчиком. Сколько? Двенадцать ровно?

А спать тянет, как в полночь… И знаешь, ведь, что не заснешь, а тянет.

Генсек опустил тяжелые, набрякшие веки. Нервничаешь вечерами, пока Ниночка не заворкует, не сунет тайком таблетку заветную. Химический отбой…

И ты засыпаешь… Валишься в черный глухой провал, как в топь. Бульк! – и сплывается потревоженная ряска… Даже кошмары не снятся!

А к подъему в голове отстаивается проклятая желтая муть. Тяжелая, вязкая – мысли не текут, не ползут даже. Жужжат, как мухи на липкой ленте, и ни с места. Брежнев длинно вздохнул.

Все люди, как люди – у них утро вечера мудренее, а ты глядишь на мир, как сквозь закопченное стекло, мычишь онемевшим языком. «Сиськи-масиськи…»

Брежнев неуклюже поднялся, обошел стол, задевая за углы. Надо потерпеть еще часика два-три… Трясущийся желтый студень растопится и стечет, оставив по себе застарелую усталость. А вечером… Ниночка отмерит дозу.

«Сегодня пятница… – вяло притекла думка. – На охоту съездить… Взбодриться… Выдохнуть эту желтую мерзость до конца, отряхнуться до самого донышка… На кабанчика схожу… Да…»