Андрей Красников - Уничтожение

В конце концов, начальник прав. Трюм забит провизией под завязку и некий процент расточительства погоды не сделает, а вот есть люди хотят прямо сейчас.

Ки выпрямился и окинул взглядом череду работающих. Отделенное от костей мясо летело вперед, на один транспортер, кости, шкура и прочие отбросы — назад, на другой. Куда попадают отбросы, кок особо не интересовался — точнее, знал, что они улетают в мусорные контейнеры, которые потом, в открытом море, будут опорожнены за борт, на радость морским обитателям. А вот будущая пища продолжала свое движение в следующий зал, где разбивалась на несколько потоков — что-то жарилось, превращаясь в стейки, что-то варилось в огромных котлах, что-то прокручивалось в фарш, чтобы немного позднее превратиться в котлеты. В экипаже были выходцы из самых различных культур, обожающие привередничать и воротить нос то от одних, то от других блюд, так что приходилось то и дело вносить в меню изменения или же просто разнообразить надоевший команде рацион.

Перед Робертом на разделочный стол упала новая туша, приехавшая на крюке со склада. В лицо прилетели мелкие льдинки, отскочившие при ударе. Кок, вздохнул, стиснул зубы и поднял тесак.

Элизабет Кокс, доктор медицины. 8640.

— Уф, едва не опоздала! — раскрасневшаяся Элизабет, ворвавшаяся в госпитальный отсек, словно ураган, заметно оживила обстановку. — До сих пор никак не привыкну к этому чертову распорядку и к тому, что здесь нельзя нигде задерживаться!

Двое мужчин в белых халатах, сосредоточенно размышлявшие до этого над шахматной партией, одновременно подняли головы и изучающе уставились на прибывшую.

— Что такое? Вы так на меня смотрите, будто я забыла одеться! — Элизабет действительно окинула себя быстрым взглядом в висевшем на стене зеркале.

— Да нет, Лиззи, — добродушно возразил старший, убеленный сединами, шахматист. — Мы просто до сих пор не можем привыкнуть к твоей манере появляться. Что на этот раз? Пробки в городе или сломавшийся лифт?

— Я забыла пропуск и меня не хотели пускать на базу! И этот балбес-часовой даже не согласился связать меня с капитаном!

Оба врача синхронно хрюкнули. Затем молодой встал и, держа курс на кофейник, располагающийся на столе среди различных колбочек, поинтересовался:

— А ты уверена, дорогая, что связываться с тобой, забывшей пропуск — это то, чего страстно желает капитан нашей посудины, который сейчас, в два ночи, наверняка спит? Ему эту махину через четыре часа выводить в плавание, если что.

— Ну, не обязательно капитан, могли бы и с дежурным соединить. А так пришлось тащиться обратно за долбаным пропуском. А, черт с ним, Дон, налей мне тоже кофе.

— А ты что, спать не собираешься? — удивился тот.

— Не, я в прошлый раз выход проспала, теперь хочу посмотреть, как это бывает. А у вас тут что? — она подошла к доске и принялась изучать фигуры.

— Док, а ведь вам через четыре хода будет мат! Я смотрю, этот прожигатель жизни уже неплохо научился играть в шахматы.

Доктор Льюис, для друзей — просто Док, горестно вздохнул и щелчком отправил однодолларовую монету в полет в направлении Дональда. Тот ловко поймал ее и, радостно улыбнувшись, неосторожно отхлебнул обжигающе горячий кофе, подарив коллегам пару минут радости.

— Тоже мне, врачи! Я себе язык чуть не сжег, а вам — веселье.

— Ну, мы можем наложить тебе повязку, хочешь? — Дональд возмущенно засопел.

— Ладно, молодежь, — Док, улыбаясь, поднялся со стула. — Оставайтесь на дежурстве, смотрите на удаляющийся берег, а я, пожалуй, посплю. Навидался я уже этих отправлений...

Без доктора Льюиса общение потихоньку сошло на нет и Элизабет, прихлебывая никак не желающий остывать напиток, отправилась наводить порядок в своей лаборатории. Впрочем, делать особо ничего не пришлось — все было точно таким же, как и прежде. Вообще, моряки, все время похода проводящие в открытом океане и находящиеся в изоляции от хворей, господствующих на суше, совсем не стремились подхватывать и распространять эпидемии холеры и брюшного тифа. Так что лаборатория доктора Кокс, ориентированная на противодействие всем возможным разновидностям вирусов и бактерий, месяцами стояла без дела.

Элизабет время от времени, страдая от отсутствия работы, принималась помогать остальным коллегам, но работы было немного и на всех все равно не хватало. В изолированном мирке огромного авианосца болезням не было места. Максимум того, что попадалось врачам — различные простуды и отравления самовольно выловленными морскими тварями. Ну и иногда, как праздник, — проклюнувшийся у кого-нибудь аппендицит либо вывих.