Владимир Марков-Бабкин - 1918 - Весна империи

Блин, как хочется спать…

Как там Маша? Томительно тянется время. Нет известий из дворца.

И вот мы дошли.

Макарий, трижды крестообразно назнаменовав кадилом затворенные церковные двери, возглашает:

– Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно, и во веки веков!

Крещусь вместе со всеми. И Ники тоже. Впрочем, у Николая есть все поводы истово молиться. Как и мне. И у него жена вот-вот родит, и у меня. Тяжелые, прямо скажем, беременности у обеих. Но моя-то Маша молодая, хоть и первородящая, а вот Аликс совсем сдала, все время возят ее в инвалидном кресле. Но упорна в своем стремлении родить здорового мальчика и еще более упорна в своем безумном стремлении вернуть трон «законному наследнику».

И не смущает ее, что Ники и его наследники не имеют отношения ни к трону Ромеи, ни к трону Единства. Считает российский престол главным, и не могу сказать, что она так уж и не права. А значит, если действительно родится мальчик, то снова начнутся интриги и заговоры. Сколько раз уже больного гемофилией Алексея пытались посадить на трон вместо меня, а уж если родится здоровый мальчик, то соблазн будет еще большим. Ибо не нравлюсь я тут многим.

Открываются двери храма. Людской поток медленно втекает в храм. Вокруг меня поют:

– Христос воскресе из мертвых,

смертию смерть поправ,

и сущим во гробех

живот даровав.

Шла праздничная литургия, но мысли у меня были далеко.

Как там Маша? Все ли там хорошо? Она так тяжело перенесла последние месяцы беременности и очень ослабла. Лейб-акушеры выражают беспокойство и не скрывают этого.

Остается ждать. Надеяться. И молиться.

– О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их. Господу помолимся. О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды, Господу помолимся. Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную, Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим.

Крещусь вместе со всем храмом. Да, это актуально для меня сейчас. Как никогда.

Хочется все бросить и бежать во дворец. Но государственные дела и протокол требуют моего присутствия здесь. Еще хотя бы два часа, если других известий раньше не случится.

Литургия шла своим чередом. Наконец патриарх возгласил:

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

Вместе с тысячами присутствующих в храме отвечаю на приветствие вселенского патриарха Макария и осеняю себя крестным знамением.

Вот и все, наступило 5 мая 1918 года. Пасха Христова.

– Государь!

Оборачиваюсь. Рядом со мной возник мой камердинер.

– Христос воскресе, Евстафий! Что случилось?

– Воистину воскресе, государь! Пожалуйте срочно во дворец! У государыни отошли воды…

Империя Единства. Ромея. Константинополь. Собор Святой Софии. 5 мая 1918 года

Николай крестился вместе со всеми. Что чувствовал сейчас бывший император?

Горечь. Оттого, что не справился и смалодушничал. Что не исполнил возложенную на него Господом Богом миссию. Что уступил. Что двадцать три года его правления едва не закончились революцией. Да, права Аликс – они вынудили его уйти, отречься от Богом данного родительского престола. Слишком он многое всем позволял, слишком был терпелив. Его тогда предали буквально все. Всюду была измена, трусость и обман. В штабах, в столицах, в высшем свете. Предали союзники и плели заговоры по его свержению. Ближайшие родственники ополчились против него и Аликс.

После убийства Распутина он вдруг со всей ясностью понял, что все против него и он ничего с этим уже сделать не сможет. Аликс требовала от него повелеть расстрелять участников убийства «нашего друга», но Николай знал, что стоит только отдать такой приказ, как против него ополчатся буквально все – весь высший свет и вся императорская фамилия. Скорый переворот стал бы неминуем. И это в условиях войны! И он тогда промолчал, ограничившись сугубо символическими карами – ссылкой в имение и на фронт. Причем члены императорской фамилии вынудили его выбрать такой участок фронта, где «несчастному Дмитрию Павловичу» ничего бы не угрожало. Пришлось отправить его с глаз долой на Кавказский фронт, где его тут же взяли в оборот британские союзнички.

А впрочем, переворот был неминуем в любом случае. Ибо его все равно, как оказалось, предали все. Хотя внешне соблюдали лояльность и демонстрировали верноподданнические чувства. Но, по крайней мере, в своей армии и своих генералах император был уверен. И ситуация вовсе не выглядела такой уж катастрофической. В последние месяцы своего царствования он больше опасался именно дворцового переворота, мятежа небольшой группы военных и сановников или какого-нибудь гвардейского полка. Толп на улицах он не боялся, будучи уверенным в том, что армия вполне с ними справится. Справились же 1905–1907 годах. Правда, тогда не было войны, но ведь в Петрограде находился стошестидесятитысячный гарнизон, а генералы Беляев и Хабалов уверяли, что войска безусловно верны и вся ситуация под контролем.