Любовь Огненная - Ванилька

Спокойно приложив пропуск к сканеру, я вошла в лифт вместе с десятком других спешащих по своим делам. С этим справились. Теперь осталось стрясти с худрука зарплату за неполный месяц. Не доработала я всего три дня, так что большую часть денег должна была получить.

Да только у судьбы на меня оказались другие планы.

– Торль? – поймали меня прямо на подступах к общей раздевалке.

– Нет! – честно соврала я, потому как признаваться при любом раскладе было небезопасно.

– Торль, – отчего-то утвердительно заявил младший педагог, с которым я почти что по работе и не сталкивалась. Лишь один раз он заменял нашу Марашку, когда та приболела. – Живо в кабинет к худруку!

– Не надо мне указывать! – возмутилась я, делая шаг назад, но была подло схвачена за капюшон толстовки.

Сколько бы я ни вырывалась, а в этом тощем индивиде сил оказалось достаточно, чтобы оттащить меня прямо в кабинет к художественному руководителю. Ну не драться же мне с ним прямо посреди театра? За такое меня и вовсе без зарплаты могли оставить, так что оставалось только подчиниться. Увы, бежать нужно было прямо тогда.

Да что там бежать? Выпрыгивать в окно!

– А вот и наша «отличница», – недобро протянул худрук, глядя на меня своими маленькими злыми глазками. И вот я понимала, что отличница – это от слова отличиться, но еще не осознавала масштабов проблемы. – Премию хочешь?

Подавившись воздухом, я со скепсисом уставилась на начальника. Нет, пойти вон мне предлагали часто. За периодические опоздания ругали время от времени. За закрытые глаза на выступлениях выговаривали стабильно два раза в неделю, но чтобы премию предлагали…

Нет, такого со мной еще не было.

– Вы же меня вчера уволили? – нахмурилась я, и не думая присаживаться на стул для посетителей. Он был настолько твердым, что даже моей костлявой попе становилось больно.

– Да брось! – отмахнулся руководитель. – Кто старое помянет, тому… Иди давай, переодевайся и бегом на сцену.

– На какую сцену?! – откровенно не понимала я.

– Выступать! Что неясно-то? И это, улыбайся, Малика. Улыбайся.

В порядок меня привели минуты за две. Одели общими усилиями еще через пару минут, но никто толком так ничего и не объяснил.

– Что я должна танцевать? – спрашивала я у нашего постановщика.

– Что хочешь! – нервно отвечала она, своими руками закалывая мне шишку из волос.

– Подо что я должна танцевать? – приставала я к девочкам, что странно поглядывали на меня, стоя у станка, но они отвечали лишь перепуганно-любопытными взглядами. – Перед кем я должна танцевать?

Собственно, после этого вопроса меня и протащили за кулисы. Попытавшись выглянуть в зал, обнаружила, что та часть, что просматривалась, была пуста. Такое в моей карьере происходило впервые, но, едва зазвучала скрипка, меня просто-напросто вытолкнули на сцену. И вот там уже я замерла, похолодела, наверняка побледнела и потеряла лицо.

В зале сидел один-единственный зритель.

Верглавнокомандующий Федерации.

Имсит, которого я ненавидела всей душой.

Я стояла, глядя на него. Даже не пыталась ничего изобразить, обескураженная настолько, что любые мысли вылетели из головы. Кажется, мое сердце и вовсе не билось, а желание грохнуться в обморок и уползти под шумок было почти непреодолимым. Почти.

Мне понадобилось около минуты, чтобы собраться. Закрыть веки, сделать глубокий вдох и… Начать танцевать. Единственное, чего я так и не смогла сделать, так это улыбнуться. Нет, ему я улыбаться не буду никогда.

Мелодия закончилась, а я остановилась, но реверанс делать не спешила. Не дождется. К этому зверю я не имела ни капли уважения.

Видимо, он ко мне тоже, потому что в гулкой тишине раздалось требовательное и не терпящее отказа: «Еще!»

Музыканты заиграли вновь. На этот раз нечто резкое, мрачное, торжественное. Я даже композицию эту не знала, так что приходилось импровизировать, предугадывая, какой в дальнейшем станет мелодия. Устала – мышцы были напряжены даже не из-за танца, больше из-за страха, нервозности, – но после второго «Еще!» осталось место только для злости и ненависти.

Я потеряла счет композициям. В какой-то момент поняла, что вот прямо сейчас просто упаду, но сцепив зубы продолжала танцевать, признавая, что уже не попадаю в ритм, двигаюсь намного медленнее, если не сказать заторможенно. Ощущала себя деревянной. Казалось, болело все – даже язык. Неимоверно хотелось пить, от голода кружилась голова – завтрак-то я в глаза не видела, а еще тряслись и руки, и ноги.