Андрей Кощиенко - Айдол-ян. Книга 4, часть 4. Смерть айдола [СИ - с илл.]

— Но она же талантлива? Сам ведь говорил.

— Говорил. — не отрицает «предводитель». — Только к таланту бы ещё капельку мозга добавить. Вообще бы супер стало!

Время действия: десятое ноября

Место действия: здание службы военной полиции Республики Корея.

Сижу в коридоре на скамеечке, жду дальнейшего развития событий. Рядом топчутся два срочника в форме военной полиции и с оружием в руках. Приехали утром на машине вместе со своим старшим, — капитаном, показали командованию бумаги и забрали меня с собой. Проводить нас вышли сам командир и начальник штаба части. Возможно ошибаюсь, но, кажется, в этот миг на их лицах было выражение надежды на то, что я больше не вернусь. Однако это, как говорится, — «мы ещё посмотрим»!

Рядом открывается дверь и в коридор выглядывает капитан, который привёз меня сюда.

— Введите арестованную Пак ЮнМи! — требует он у моих конвоиров.

«Сейчас мы всё и узнаем, — думаю я, вставая со скамейки. — Похоже, вчера на суде я таки всё же дотрынделся…»

(несколько позже)

— Прошу прощения, госпожа капитан, но я не согласна с вашей трактовкой событий и могу объяснить, почему, — возражаю я.

В общем, имеющиеся у меня предположения оказались верными. В вину мне вменяют статью 99 — «Оказание врагу помощи другими способами». Перед ней есть статьи с 92-ой по 98-ую, описывающие другие, различные виды помощи врагу, но если преступление не подходит ни под одну из них, — тогда в действие вступает девяноста девятая. Большая и всеобъемлющая, с весьма нечётко очерченными границами. В неё, кстати, можно засунуть и агитацию с пропагандой, наказание за которые предусмотрено в сто первой статье.

— Я не делала никаких публичных заявлений. — убеждённо говорю я — Вчера было слушание дела, судья делала свою работу — пыталась установить истину, чтобы вынести справедливое решение. Для этого она задавала вопросы всем участникам судебного процесса, они на них отвечали. Ко мне она тоже обращалась, я тоже отвечала. Однако, никаких публичных заявлений не делала.

— Журналисты, присутствовавшие в зале, зафиксировали и выложили в сеть в своих видеорепортажах всё, что было сказано вами на слушаниях. — сообщает капитанша. — В итоге это стало публичным заявлением.

— Вопрос не ко мне. — отрицательно крутя головой, решительно заявляю я. — Он к госпоже судье, разрешившей присутствие представителей средств массовой информации. Или к самим представителям СМИ, или к руководителям их агентств, решившим пустить эту информацию в эфир. Если они что-нибудь нарушили, то разбирайтесь с ними и наказывайте. Я не превращала своё выступление в публичное. Не вставала на ящик, не кричала в мегафон, не приглашала журналистов, а просто делала то, что была обязана делать в суде — способствовала установлению истины.

Капитанша, без всякого удовольствия во взгляде, смотрит на меня.

— Сангса, но вы же видели, что в зале есть журналисты? — спрашивает она. — Разве вы не понимали, что всё сказанное вами станет достоянием общественности?

— Госпожа капитан. — терпеливо, с занудливыми нотками в голосе, повторяю ещё раз. — Я была основным участником судебного процесса и поэтому, для установления истины, — обязана была говорить честно. Госпожа судья тоже видела, что в зале есть журналисты, которым она же и разрешила в нём находиться. Поэтому — могла и не задавать мне тех вопросов, ответы на которые вызывают у вас неудовольствие. Но раз она их задавала, то значит, они были ей нужны для выполнения своих обязанностей. Если госпожа судья допустила ошибку, — пожалуйста, спрашивайте за это с неё, а не с меня. Я же никакой агитации не проводила, бежать через линию демаркации на Север никому не предлагала, а просто делала то, что была должна. Подтверждением этому являются видеозаписи, сделанные представителями СМИ.

— Вы не станете отрицать, что знали о существовании закона, налагающего запрет на любые положительные отзывы о деятельности Пукхан? — по новой повторяет свой вопрос капитан.

— В законе сказано о « публичном одобрении деятельности Пукхан », — снова стою я на своём. — Публично мною ничего не одобрялось. А с судьёй я всего лишь поделилась своими мыслями, причём заметьте, — по её требованию. Мысли законом не запрещены.

Капитан, глубоко вдохнув, делает длинный выдох, показывая, что уже утомлена моей упёртостью. Я же, — сижу и спокойно жду, что будет дальше. Не, ну а чего? Всё так и было. Очень нужно было мне тогда рот открывать, не будь такой отличнейшей «отмазки». Чёрта с два теперь меня станут держать в армии. Нервы, конечно, потреплют, но после такого скандала постараются избавиться от меня как можно быстрее. Судья вчера мне просто подарок сделала.