Дмитрий Лифановский - Проект Ковчег. Зима 41-го.

Поезд подъезжал к Тамбову. Чем ближе становился город, тем дольше приходилось стоять, пропуская встречные эшелоны, идущие в сторону Москвы. От фронта таким же нескончаемым потоком, шли поезда с эвакуируемыми и ранеными. Наконец справа проплыли домишки совхоза «Комсомолец», еще немного и потянулся длинный забор лесных складов, за окном показались городские постройки и поезд, пыхтя, подкатил к перрону вокзала. Никифоров, закинув на плечо вещмешок, выпрыгнул из опостылевшего за сутки холодного, не смотря на перегруженность людьми, вагона. Вокзальная суета разительно отличалась от того, что Петр помнил из мирной жизни. Большое количество военных, изможденные эвакуируемые, стоящие вереницей за кипятком, у товарных пакгаузов и самого здания вокзала 37-мм зенитные орудия. Не успел Никифоров выйти на привокзальную площадь, как к нему тут же подошел военный патруль. Представившись, старший патруля попросил предъявить документы. Внимательно ознакомившись с ними, откозырял и предупредил, что отпускной билет необходимо отметить в военной комендатуре или у коменданта вокзала. Чтобы не терять потом время, Петр вернулся на вокзал к коменданту. Отстояв очередь, зашел в кабинет.

— Что тебе?! — глядя усталыми, злыми глазами, хриплым от крика голосом, нервно спросил капитан.

— Да, вот, надо отпускной билет отметить. Сказали у Вас можно.

— Кто сказал?! У меня, что, дел мало?!

— Так патруль комендантский.

— Достали комендачи, это чтобы к ним поменьше народу шло, сюда всех направляют! Можно подумать у меня тут курорт! — капитан разразился витиеватой матерной тирадой, — Ладно, давай сюда свои документы. Несмотря на задерганный и усталый вид, комендант внимательно изучил бумаги, потом, открыв ящик стола, достал штемпель и, яростно на него дыхнув, с силой припечатал к листку отпускного билета. Поставив на штемпеле химическим карандашом дату прибытия и какую-то закорючку, видимо обозначавшую его роспись, вернул бумаги Петру: — Все, шагай отсюда младлей, сам видишь, что тут у меня творится. Обратный билет есть?

— Бронь, товарищ капитан.

— Ясно, ладно шагай. На обратный поезд не опоздай, а то потом будешь тут бегать искать попутный состав. А я помогать не буду, понял меня?!

— Понял! — и Никифоров поспешил покинуть нервного капитана. Так-то понять его можно, нелегкая работа у мужика.

Оказавшись снова на вокзальной площади, Петр повернул налево, по Железнодорожной улице дошел до Товарной[i] и пошагал по ней в сторону Стрельцов. Нахлынули воспоминания. Всего каких-то полгода назад по этой же дороге его шли провожать мама, сестренка Верка и Лидочка. Мама плакала, у Лиды тоже глаза были на мокром месте, хотя она старалась этого не показать, а он молодой, уверенный в себе младший лейтенант утешал их, что все будет хорошо и через год он приедет к ним в отпуск. И тогда Лида все-таки даст ему ответ на самый главный вопрос, который он так и не набрался смелости ей задать.

Нет, в этот раз он обязательно спросит у нее, станет ли она его женой. А может не надо спрашивать? Сейчас идет война, его в любой момент могут убить, и останется тогда его Лида вдовой. Зачем ей такое? Да и вообще, если бы не Сашка, не было бы его уже в живых, Петр прекрасно понимал, что раненый не выбрался бы он к своим из Смоленских лесов. Или сам пропал бы, или к немцам в плен попал. При воспоминании о друге у летчика на лице появилась теплая улыбка. Надо же, всего месяц знает этого мальчишку, а ближе уже никого нет, ну если не считать маму, сестру и Лиду. Да, быстро война сближает людей, а с Сашкой они повоевать вместе успели. Интересно наградят их за те мосты? Должны наградить! Ведь задачу им ставил сам товарищ Сталин, и они ее, не смотря ни на что, успешно выполнили.

Никифоров никак не мог определиться, куда идти в первую очередь — к Лидочке или домой. Перевесил все-таки дом. Не известно на месте ли Лидочка, а вот дома обязательно кто-нибудь да должен быть, не мама, так Верка. Вот уже показался угол их барака, Петр повернул во дворик окруженный кольцом дровяных сараев. Дверца их сарайки была приоткрыта, кто-то там шебуршался. Никифоров хотел подойти посмотреть кто, как вдруг в проеме появилась мама. В ватной фуфайке, с головой, закутанной в платок, она держала в охапке березовые полешки. Не видя сына, она, прижав дрова одной рукой и телом к стене, второй попыталась закрыть за собой хлипкую дощатую дверцу. Никифоров бросился помочь. Услышав шаги женщина оглянулась и вдруг, страшно вскрикнув, выронив из рук поленья мешком осела на земля. Петр бросился к матери: