Александр Курзанцев - Возвращение Завгара [AT]

— Вы весьма популярны, Пётр Алексеевич, — подбежал ко мне переодевшийся по случаю в дорогой костюм тройку, Рубенштейн.

Мужчина был крепко надушен чем-то ядрёным с стойким огуречным ароматом, вылив на себя, похоже, сразу пол флакона парфюма и прилично взволнован, что проявлялось в некоторой излишней суетливости и легком косноязычии. Впрочем, для первого раза, будучи организатором такого серьёзного мероприятия, Рубенштейн был образцом выдержки и хладнокровия, я бы, на его месте, волновался куда сильнее.

— В том числе и благодаря вам, — я улыбнулся ему, а толпе помахал высоко подняв в вверх руку.

Ответом мне был, что характерно, по большей части женский визг, хотя пару мужских голосов я, вроде тоже уловил.

— О, нет, если наши прошлые лекции касались только мужчин, то ваше последнее интервью прочно засело в умах всех девушек от пятнадцати и до тридцати пяти. Скажу одно, — Хаим хитро сощурился, — более популярной фигуры среди молодёжи, на сегодня в Империи нет.

Двинувшись по живому коридору под вспышки фотокамер, я продолжал улыбаться и с интересом разглядывал столпившихся людей. Как и говорил Рубенштейн, большинство составляли девушки, что при виде меня, начинали махать и кричать что-то нечленораздельное. В одном месте и вовсе развернули нарисованный от руки плакат с надписью — «Великий князь мы тебя любим!».

Почувствовал себя звездой Голливуда. Парни тоже были, но мало и, в основном, под плотной опекой, других девиц.

Но такое радушие было не везде. Мы прошли ближе к стадиону и я внезапно натолкнулся на хмурые лица возрастных мужиков, что молча поедали меня глазами. От остальной толпы они были отгорожены строем таких же хмурых баб, демонстративно от меня отворачивающихся.

Стоило с ними поравняться, как в воздух тут же взметнулись на древках плакаты несколько другого содержания.

«Мы не шлюхи!» — прочитал я написанное красной краской на одном, на другом значилось, — «Нет разврату и полигинии!», на третьем просто была карикатурная композиция из голого мужика и тянущихся к нему со всех сторон женских рук жирно перечёркнутая наискось красным.

— Это ещё что такое? — поинтересовался я у поморщившегося Хаима Иосифовича.

— А… — он досадливо махнул рукой, — общество за нравственность. Правда, много себе не позволяют, чтобы не налететь на оскорбление императорской фамилии.

— Понятно, — протянул я. Решив чуточку похулиганить, остановился напротив и шагнув к ним вплотную, радостно заулыбался, раскинул руки и произнёс, — Ну здравствуйте, товарищи мужчины!

Те несколько опешили и в ответ я услышал только тихое бурчание. Подошел ближе, заставив первые ряды качнуться назад.

— Очень рад, что вижу вас здесь, — продолжил я. Краем глаза заметил, как кое-кто принялся снимать нас на коммуникаторы. — То, что мужчины не боятся выйти и лично сказать, что чего-то не любят, это самый верный признак будущих перемен. Не полиамория, ни многоженство, ни это всё главное. Главное, чтобы мы все — мужчины Империи могли смело выйти вперёд и сказать — я не хочу! И быть услышанными.

Замолк, разглядывая толпу.

На граждан передо мной было жалко смотреть. Меня даже немножко кольнула совесть, ведь не так уж и по своей воле они пришли сюда, скорее науськанные женами, что сейчас, находясь чуть в стороне, яростно прожигали меня взглядами но не смели возразить.

Посмотрев на чуть опустившиеся плакаты, я усмехнулся снова. Ткнул в первый из них пальцем и сказал, — Правильно, товарищи, мы не шлюхи. Не шлюхи, чтобы сидеть в борделях, не шлюхи, чтобы томиться в гаремах благородных родов, где не спрашивают нашего согласия, где пользуются нашими телами по праву сильной. Но разве, вступая в брак с несколькими жёнами, мы станем шлюхами? Разве где-то и в чём-то мы поступим по принуждению? Нет. Мы так поступим, потому что сами этого хотим. И это тоже нужно говорить громко.

Я понял, что шутка постепенно превращается в полноценную агитацию, отошел на шаг назад, но остановиться уже не мог. Распалившись, от взявшегося словно из неоткуда азарта и задора, сжал пальцами отворот пиджака и рубашки, рванул, так что поотлетали пуговицы частично оголяя грудь, несколько раз с силой ткнул туда пальцем, — Это тело принадлежит только нам и больше никому. И только нам решать, что с ним делать и с кем ему спать. Распутство? Но разве я призываю спать вне брака? Опять же, если таково обоюдное желание всех участвующих, почему бы и нет, — пожал плечами я, но понял, по прояснившимся лицам, что сам вручаю им оружие против себя и поспешно заявил, — но главное, что я требую, это возможность брака с тем количеством женщин, с каким мне хочется. И ещё хочу, чтобы каждый мужчина мог открыто и прямо говорить, — я развернулся к другой стороне коридора, где стояли обычные девушки, с десятками направленных на меня камер своих мобильников, — что хочет её, её и её, — ткнул я пальцем в наугад в толпу. Благо ошибиться было сложно, там куда не ткни — красотка на красотке.