Cyberdawn - Прекрасный старый мир [СИ]

— Непотизм, можно и так сказать, — ухмыльнулся Добродум. — Однако ж, ежели подумать изволите, поймёте, что не сказал я вам, что непременно замолвлю. А лишь в том разе, ежели по службе рвение должное и разумение проявите, как и ум изрядный. А в таком разе, отчего ж не сократить толковому учёному путь становления? Сие лишь на благо Полису пойдёт.

И ведь не поспоришь с хмырём сладкоречивым, вынужденно признал я, вгрызаясь в ловко выхваченную из-под добродумовской вилки колбаску (ну а что, раз уж попался на наживку, надо насладиться вкусом). Как выяснилось, справки о моём “недомогании” сей злонравный политик уже навёл, более того, составил “занятий курс” с учётом моих пыток лечебных. А в финале трапезы произошёл такой разговор:

— Судя по сбруе вашей, Ормонд Володимирович, диплициклом пользуетесь? — осведомился Добродум, на что я кивнул. — Что ж, в таком разе предлагать вам житие в инсуле служебной не буду: у батюшки вашего всё едино лучше.

— А вы предложите, — ответствовал я. — А я не откажусь, — последовала угроза объективной реальностью.

— Даже так? — приподнял бровь Добродум, любуясь моим веским кивком. — Хорошо, как пожелаете. Завтра девять пополудни явитесь в делопроизводство Управы, запрос будет, вас оформят, а после Младен наставлять вас будет. Сопровождающий ваш, — уточнил Добродум на вопросительный взгляд. — Он же инсулу продемонстрирует и с оформлением поспособствует.

В общем, покидал я Управу в чувствах сметённых и мыслях сложных. Вроде и хорошо всё, да уж больно на подставу злокозненную смахивает. Так что аккуратным надо быть до крайности, а буде подтвердятся опасения, так слать Добродума маршрутом непрельстивым, да и идти в яроводы.

Что я, по приезду в дом, Володимиру и озвучил в приватной беседе: отец, проявив похвальную заботу, дела окончил ранее обычного, слушал меня внимательно, да и спрашивал пристрастно.

— Мыслю я, что опасения твои чрезмерны, — наконец, озвучил он. — Хотя, откровенно скажу, сын, многажды мне доводилось жалеть, что неосторожен был, а вот о том, что осторожен чрезмерно был — ни разу не пожалел. Так что разумен подход твой, как бы не по разумнее отца твоего, в годы твои, — уточнил он. — Засим, прими дар на обзаведенье, — протянул он мне новенькое портмоне кожи крокодилы.

— Благодарствую, — искренне поблагодарил я, прибирая дар.

— И навещай дом отчий, — не преминул напомнить он. — А буде опасения твои не беспочвенны будут, то кров, стол, да и дело тебе в семье найдётся, — слегка улыбнулся он.

Вот прям блудным сыном бы себя ощущал, сваливающим из дома отчего по прихоти, ежели бы не одно “но”: информацию о своей жизни и делах я рассказывал не по доброй воле, а в силу “должности благодетелю”. Так-то всё верно и правильно, но мне подобная опека претит, хоть родные оказались (точнее исправились, будем с собой честны) благожелательны и расположены.

Так что, сердечно поблагодарив, направился я в свою комнату, “готовиться к отъезду”. И, как ещё один штришок именно “исправления”, а никак не “недопонимания” родичей оказалось то, что кроме гардероба да десятка книг с набором канцелярским, имущества я и не имел.

За ужином, на котором всплакнувшая Авдотья расстаралась на близкий к праздничному пиру перекус, родичи здравицы в мою честь поподнимали, благ всяческих нажелали. Как и мне, к слову, пришлось ответно здравия желать да процветания всяческого. Не то дурно, что желать, а то, что к алкоголю я был непривычен, так что спать направлялся с головой шумящей и в изрядном подпитии.

Что на процедурах в лечильне сказалось самым неблагоприятным образом: садисты, медиками именуемые, никакого снисхождения к персоне моей похмельной не проявили, да ещё злорадствовали. Я же познал новые оттенки слова “боль”, к чему отнюдь не стремился.

Однако, всё проходит. Прошло и это, так что к оговоренному сроку был я в управе, направленный секретарём в делопроизводство. Ну хоть тут душенька моя отдохнула: делопроизводитель, дядька столь округлый, что и я его мог назвать пухлым без зазрения совести, приняв мой диплом, с ним ознакомился, скорчив рожу столь снисходительно-брезгливую, что не мог я ему не ответить тем же. Противостояние длилось все полчаса, что эта душа чернильная меня регистрировала, и было безоговорочно мной выиграно: колобок аж усишками жидкими обвис, от презрения, коим облит был.

К по окончании регистрации явился Младен, оказавшейся Чёботовичем. Впрочем, его заносчивость это не умаляло, до инсулы он меня довел с видом одолжение великое делающего. Впрочем, пусть его, милостиво дозволил я, размещаясь в двухкомнатном жилище, с малюсенькой кухонькой и пристойным санузлом. Кабинет, он же гостиная, спальня и небольшой коридор. Вполне мне подходит, нареканий не вызывает, заключил я про себя.