Юлия Фирсанова: Папандокс [litres]

– Ригет. Если язык в петлю свивается от имени, лучше вообще никак не зови. Мужские имена у нас сокращать не принято. По первому слогу только женщин можно кликать.

– Хм, прости, дядь. Ригет так Ригет, – повинился Дэн, бредя за родичем по пустынной и темной улочке с высокими заборами. Было тихо, лишь где-то сонно ворчал пес, выводила рулады пара спорящих котов, стрекотали сверчки и вдалеке ухал очередной крылатый помощничек Зебата Ойх. – Так все ж?

– Кругом лес, зверье разное водится. Но храм опаснее. Пусть и лежащий в руинах, он тянет к себе всех, в ком смерти более, чем жизни. Потому прав ты: ночами здесь всякое можно встретить, – сухо ответил родственник, останавливаясь перед широкой дверью в особенно массивном заборе.

Фонаря или факела тут не висело, зато имелась веревка. Подергав ее, дядя вызвал далекое треньканье где-то внутри постройки.

Очередной экземпляр патлатого и заспанного паренька, отличавшийся от сторожа у ворот лишь более субтильной комплекцией и рыжиной, впустил Ригета и его племянников во внутренний двор трактира. Мужчина кинул соне монетку. Открывальщик поймал мзду с удивительным проворством, а дядюшка коротко распорядился:

– О лошадях позаботься. Комнаты мои в порядке?

– Да, дир, все, как наказывали. Белье чистое постелили. Если ужин нужен, я кухарчонка кликну, – простимулированный денежными вливаниями паренек зашевелился живее и стал куда более услужливым.

– Нет, все утром, – отмахнулся Ригет, снимая седельную сумку.

Он помог Свете спешиться, бережно сняв девушку с седла, и повел племянников в трактир – приземистое двухэтажное здание. Первый этаж его был сложен из крупного камня, второй из бревен. Внутри ожидаемо оказалось темновато. Маленькая плошка с едва мигающим огоньком свечи до возможностей лампы недотягивала, а о звании люстры разве что грезила.

Пройдя через сумрачный зал с лавками и широкими столами, дядюшка и племянники поднялись по узкой скрипучей лестнице наверх. Ригет вынул ключ из небольшой сумки на поясе и открыл дверь, впуская Дэна со Светкой. Задвинув засов, мужчина прищелкнул пальцами. Сразу три свечи в медном канделябре, стоявшем на столе, вспыхнули. После ночи и крошечного огонька внизу их свет почти ослеплял.

– Дядя, ты колдун или это фокус такой? – растерянно удивилась Светка.

– Ха, чудачка! Кто ж он еще, если нас сюда вытащил? – еще больше дяди удивился глупому вопросу Дениска. Приземлившись на довольно узкую кровать, парень вытянулся на ней с блаженным стоном.

– И правда, – горько вздохнула девушка. – Я все думаю, что сплю и утром проснусь по будильнику.

– Прежде чем спать, смойте грязь. За дверью ваша комната. Воду в тазу и кувшине я подогрею. Мазь оставлю на столе. Помоетесь и ложитесь, кровать одна, зато большая, поместитесь. Все разговоры утром, – распорядился старший родственник ближайшими планами усталых племянников, ткнув пальцем в нужном направлении.

– Босиком гулять мы точно не пойдем, я все пятки где не отбил, там исколол, – согласился Дениска, нехотя поднимаясь с жесткого ложа, и от души зевнул.

Светка, взбудораженная всем происшедшим куда сильнее брата, поневоле согласилась с планами на ночь печальным кивком.

– Дядя, а нас с сестрой магии научишь? – спохватившись, потребовал парень ответа на самый главный для каждого уважающего себя попаданца вопрос.

Дядюшка поднял голову от сумки и прищурил глаза. Скрутив из пальцев экзотическую многоступенчатую фигу, каковой лично Дениска баловался только в детском садике на спор, Ригет глянул сквозь нее на ребят. Выдохнул то ли с облегчением, то ли разочарованно и огласил вердикт:

– Нет, у вас ни искры дара нет, пусто, может, в ваших детях загорится.

– У-у-у, – разочаровался мнивший себя почти великим магом и мессией Денис, а Света, напротив, успокоилась: она совершенно нормальна.

Дядя зажег в комнате племяшей еще один канделябр, подогрел воду в тазу светящимся облачком, поставил на стол маленькую баночку с мазью и затоптался на пороге, испытывая резкий приступ беспомощной вины от вида скорчившейся на стуле у кровати фигурки племянницы.

– Ложитесь, – еще раз пожелал он и, неловко кашлянув, добавил: – Восемь мне свидетели, вы – моя кровь, младшие родичи, я о вас позабочусь и защищу, без крова над головой и куска хлеба не оставлю.

– Лучше бы вы нас вообще не трогали, – отчаянно пожелала Светлана.

С проклятьями и кулаками на виновника всех сегодняшних потрясений девушка не набрасывалась, бурными упреками не осыпала, но ее горькой безнадежности хватило, чтобы дядюшка счесал все ухо и разоткровенничался в попытке оправдаться: