Евгений Красницкий: Отрок. Богам – божье, людям – людское

Ничего не успела Макошь ответить – явился на шум сам отец богов Сварог. Посмотрел на беспорядок, сказал: «Эх, внучка, внучка, зря ты Ильмаринена не послушала», и оборотил второго Ладо быком. С тех пор все быки такими и стали: сильные, ярые и тупые. Ни шерсти с них, ни работы, только и пользы, что коров покрывают да на мясо забить можно.

Не стала Макошь пенять деду Сварогу за то, что мужа ее лишил, только сказала:

– Один был ласковый, но слабый, второй сильный, но грубый, в третий раз не ошибусь – найду золотую середину.

А Сварог ей отвечает:

– Зачем? Вон они, золотые середины – по земле толпами ходят, выбирай любого.

– Так они же все с изъянами! – отвечает Макошь.

– Правильно, внучка, с изъянами, и иначе быть не может, потому, что вы, бабы, испробовав силы, начинаете хотеть слабости; упившись покорностью, жаждете властности; пресытившись мягкостью, алчете ярости, а потом все наоборот и так до бесконечности. Раз и навсегда на вас не угодишь, и это прекрасно! Если женщина всегда одинакова, предсказуема и не содержит в себе толику тайны, рано или поздно от нее сбежать захочется, а поскольку язык у вас длинный и тайны вы хранить не умеете, то ваша тайна – тайна и для вас самих. Чего вам на самом деле хочется, точно не знаете и вы сами. Так было и так будет впредь, ибо на том зиждется женская привлекательность.

С тех пор Макошь мужа без изъяна не ищет, да и сама со смертными мужами… не очень, или в тайности все творит. Но женщинам время от времени посылает таких мужчин, которые как раз их тайным желаниям, про которые они и сами не знают, подходят. А сама радуется их радостью, счастлива их счастьем и… плачет их слезами. Вот такая история, Гунюшка.

– Выходит, мне Миньку Макошь подсунула? – сонным голосом поинтересовалась Юлька.

– Тебе, не знаю, а вот Алексея мне… – протяжного вздоха, завершившего фразу Настены, Юлька уже не услышала – заснула.

– Эй, кто-нибудь!!! Ох… Эй… Всех убью, один останусь… Эй!!! Ох…

Против обыкновения, никто не нес Бурею рассола, никто вообще не являлся на его крик! При тех порядках, которые завел у себя в доме обозный старшина, это было чем-то вроде начала конца света и совершенно не укладывалось в голове, тем более в голове, трещавшей с похмелья.

– Да что ж такое-то? Ох… Эй!!! Ох… Уй… Поубиваю… и сам убьюсь…

Со двора доносились звуки какой-то суматохи, потом, словно по покойнику, запричитал женский голос. Бурей прислушался… Нет, вроде бы не по покойнику… но причитает… Собака еще гавкает… как-то непонятно гавкает…

– Гр-рр… Ох… С-сучок, зараза… Мелкий-мелкий, а пьет… как будто насквозь через него протекает…

– Лестницу, лестницу несите! – донеслось со двора. – Да не ту! Эта короткая!

– На кой вам… Ох… лестница? – Бурей на всякий случай огляделся – не на сеновале ли он заночевал? Нет, на своей постели. А зачем тогда лестница?

– Э-э-эй!!! Ох… не успею поубивать… так сдохну…

– Дурак!!! – донеслось с улицы.

– Что-о-о? Да я тебя… Гр-р-р… Ох… – Бурей попытался встать, но его повело в сторону, он запнулся за что-то и повалился на пол.

– Дурак!!! Уронишь!!! – снова раздался тот же голос.

– Так уже ж уронили!!! – взревел Бурей. – Мать вашу так-растак… Ох… Да помогите же кто-нибудь!!!

– Не-а! – донеслось со двора. – Без лестницы не выйдет!

– Да на кой вам… Ох… Ну, я сейчас выйду… я сейчас так выйду! Вот только сапоги надену…

Сапоги никак не желали попадаться на глаза… Перед глазами вообще плавала какая-то муть, а свет, проникавший через волоковое окошко, казался ослепительным до боли. Бурею вдруг стало жалко самого себя до слез – лежит тут один, всеми позабытый, и сапоги, стервецы, куда-то смылись… наверняка сговорились промеж себя…

– Ну, я вам, задрыги, каблуки-то… Ох… поотдираю, только попадитесь!

Бурей приподнял край свесившегося одеяла и заглянул под лавку. Оба сапога, перемазанные в навозе, обнаружились там… воняло от них… Бурей ощутил подкатывающую дурноту, но полностью прочувствовать ее не успел: через окошко долетел теперь уже женский голос:

– Ты куда заглядываешь, охальник?!!! Ты куда глазищи свои…

– Э? – удивился Бурей и торопливо опустил приподнятый край одеяла.

– Да чего у тебя там смотреть-то, коровища? – донеслось из окошка.

– А-а-а! – Бурей расслабленно ссутулился. – Так бы сразу и говорили… Ох…

– Глаза твои бесстыжие! И рожа у тебя гнусная!! Жеребец стоялый!!!

Сквозь ругательную бабью скороговорку стали прорываться звуки воспитательного физического воздействия и, совершенно непонятно почему, участия в этом воздействии дворовой псины.