Михаил Нестеров - Сталинский сокол. Комэск

– Я в экипаже останусь, – сказал Карпович, – я же танкист.

– И я пока останусь, если разрешат, – сказал Потапов. – Артиллеристов у них, наверное, своих хватает. Мне пока ничего не предложили, так лучше я с вами, чем в окопе сидеть. С этой пушкой еще получше разберусь, а то стрелять-то ладно, так ее еще и обслуживать надо.

– Вот и добро! – удовлетворенно сказал Михаил Тимофеевич. – У тебя, капитан, я твоих орлов не прошу, все понимаю. Я сам таких механиков никому бы не отдал ни за какие коврижки. Золото, а не люди, завидую белой завистью.

В это время к ним подошел генерал-майор Фоканов.

– Спасибо вам, ребята, за генерал-лейтенанта Петровского! Врачи говорят, что жить будет. Сейчас его самолетом эвакуировать будут. Сам товарищ Сталин им интересовался, так что буду вам представления на награды писать! Жаль только, немцев допросить пока не получается, переводчика нет. Да и батарею вы эту зловредную ликвидировали, тоже большое дело.

– Мы еще по пути два танка сожгли, «Т-2»! – похвастался Карпович.

– А немцев допросить мы поможем, – добавил Северов. – Я и Булочкин владеем немецким языком.

– Ладно, раз владеете, пойдем, допросим ваших языков.

Полковник оказался командиром 487-го пехотного полка Гансом Куртом Хоэкером, а подполковник – начальником штаба 267-й пехотной дивизии фон Тротом. Не генералы, конечно, но языки важные. Допрашивали их в разных комнатах, но Булочкин методами допроса хорошо владел, да и немцы попались породистые, не фанатики, так что обошлись без членовредительства. Полученные сведения и перевод документов дали картину по данному участку фронта и планам немецкого командования на будущее, поэтому пленных и документы, а также протоколы допроса необходимо было немедленно направить в штаб фронта. Решено было это сделать на том же самолете, на котором повезут раненого Петровского. Всех авиаторов тем же бортом собирались доставить в Москву, а там уже разберутся, что с ними дальше делать. Похоже, что перемещать с одного фронта на другой не будут, дадут новое назначение.

В вечерних сумерках прилетел «ПС-84», на который погрузили прооперированного Петровского и сопровождающих военврача и медсестру, пленных немецких офицеров с охраной из двух сотрудников НКВД, а также авиаторов 12-го ИАП. Перед этим был налет пикирующих бомбардировщиков и атака до батальона пехоты с поддержкой семи панцеров, которую отбили с большими потерями. Важную роль сыграл «Т-28», который был единственным советским танком на этом участке фронта. Из своей мощной по меркам лета 1941 года пушки он подбил две немецкие тройки, его пулеметы хорошо причесали атакующую пехоту. А самое главное, Михаил Тимофеевич заранее присмотрел запасную позицию, на которую и увел машину перед повторным налетом «лаптежников». Они перепахали его старую позицию, но новую не обнаружили. Перед вылетом авиаторы тепло попрощались с экипажем и лейтенантами Петровым и Сидоровым. В сгущающейся темноте транспортник оторвался от земли и, медленно набирая высоту, взял курс на восток.

Перелет проходил нормально, часа через три можно было надеяться на прибытие в столицу, но это Северова не очень радовало. Чем выше начальство, тем меньше оно склонно выслушивать подчиненных, да еще столь невысокого ранга. Олег очень не хотел получить назначение отдельно от Булочкина и остальных. К тому же ему очень хотелось продолжить службу с Бабочкиным и Баградзе, была надежда как-то помочь Ларионову. А как там будет в Москве, вообще неизвестно. Еще неясно, как отнесутся к людям, освобожденным из плена.

Размышляя над своим недалеким будущим, Северов ощутил, что самолет начал снижаться, и подумал, что идти на посадку рановато. Так и есть, из кабины выглянул второй пилот и сообщил, что Москва не принимает, они садятся на аэродроме города Клин. Причину он толком не объяснил, вроде бы над конечным пунктом замечены вражеские самолеты.

После приземления Петровского в сопровождении женщины-военврача 3-го ранга и медсестры с треугольниками сержанта медицинской службы Булочкин и остальные авиаторы перенесли в какое-то одноэтажное небольшое здание, пленных немецких офицеров тоже куда-то увели. Когда техники уже вышли из комнаты, куда доставили Петровского, тот открыл глаза и сделал Булочкину знак подойти к нему. Лоб раненого был покрыт испариной, дыхание было тяжелым, очевидно, перелет дался ему нелегко, но Петровский нашел силы сказать:

– Спасибо тебе, капитан! И остальным от меня благодарность передай. Я вам по гроб жизни теперь обязан. Они, товарищ военврач, меня от смерти спасли, а может, и того, что хуже смерти. От плена. Вытащили меня, раненого, из самых лап немецких, да из окружения вывезли.