Олег Таругин - Комдив. Ключи от ворот Ленинграда

– Ох, товарищ лейтенант, совсем вы меня своими прибаутками замучили! Экий балабол, честное слово, а еще красный командир! В следующий раз вас тетя Клава на прогулку повезет, верно говорю! Лично ее попрошу.

Что ответил медсестре веселый раненый, состроив очередную уморительную гримасу, Виктор не расслышал, первым выходя на госпитальное крыльцо.

А ответил он то, что могло бы весьма сильно заинтересовать лейтенанта ГБ Зыкина. Да и не только его, но и всесильного наркома. Но не судьба: за спиной идущего последним стрелка-радиста Божкова уже захлопнулась ведущая на крыльцо госпитального корпуса дверь:

– Ну-у, Леночка, хоть вы-то мне не угрожайте! А то будто сговорились все, честное слово! Сперва товарищ военврач пугал – мол, ногу отнимет, после заражением крови стращали. А теперь, получается, еще и вы подключились. Никакого мне, стало быть, покоя. Пожалейте, что ли, бедного Федьку Кобрина, не лишайте единственной радости…

При помощи Колосова разузнав, где расположился местный узел связи, Зыкин отправился туда. Следовало отчитаться о проделанной работе – пусть он и не нашел «фигуранта», как назвал Кобрина нарком, но доложить было о чем. Сначала комдив, а затем и танкисты пусть косвенно, но подтвердили, что во время боевых действий под Смоленском Сенин вел себя «немного не так», как раньше. Наладить с экипажем необходимый контакт оказалось весьма непросто – поначалу бойцы, не сговариваясь, ушли в глухую защиту, односложно отвечая на задаваемые вопросы. «Да», «так точно», «никак нет», «именно так»…

В принципе, Зыкин их вполне понимал: красноармейцы просто боялись излишне откровенничать с «пришлым» особистом – поди знай, как аукнется сказанное любимому командиру? Вдруг сболтнут чего лишнего, сами того не желая, а контрразведка прицепится да свои выводы из услышанного сделает… А он, в свою очередь, просто не мог рассказать, для чего задает подобные вопросы, с их точки зрения и на самом деле достаточно странные. Но понемногу все ж таки разговорились – Виктор, вроде бы между прочим, рассказал, как они с комбатом утром двадцать второго июня выводили батальон из-под вражеского артудара, как готовили позиции, как встретили огнем первые колонны немцев, как затем выходили из окружения к своим. Без излишних подробностей, разумеется – не рассказывать же, что в первое военное утро они с Минаевым, так уж получается, нарушили целую кучу довоенных приказов? Показал пилотские часы, затрофеенные комбатом в сбитом самолете, поведал про бой на хуторе, где был ранен.

Слушали танкисты с искренним интересом: не ожидали подобной откровенности. Да и на самом деле любопытно было – на фронт-то они только перед самым контрударом попали, а после сразу в госпитале оказались. Настал момент, когда Виктор почувствовал, что лед недоверия начал таять. Попросил рассказать – вроде как в ответку, – как воевали, что особенно запомнилось и запало в память, как оценивают наши танки в бою против фашистских: вполне нормальная просьба на войне.

Танкисты понемногу расслабились и отвечали все более охотно, хоть тоже старались избегать подробностей – по совсем иной причине, чем Зыкин, понятное дело. Относительно того, стал ли Сенин воевать лучше или необычней, Витька ничего нового не узнал: бойцам просто не с чем было сравнивать. Да, стрелок-радист и заряжающий воевали вместе с комбригом в одной бригаде легких танков на Хасане и Халхин-Голе, но не в одном экипаже. А мехвод и вовсе на Финской воевал. Так что познакомились гораздо позже, весной сорок первого, когда Сенин перевелся в 52-ю ТД и получил под командование полк.

Зато в разговоре он заметил несколько знакомых по общению со Степанычем словечек, совершенно не свойственных этому времени, услышать которые они могли только от капитана Кобрина – но никак не от подполковника Сенина. В душе Витька откровенно ликовал: получилось! Все, вот теперь уж точно никаких сомнений не остается – подобных совпадений просто не бывает! И если рассказ Григория Михайловича еще можно толковать двояко: мало ли, отчего комбриг вдруг изменил свой же план и стал воевать «как-то иначе»? Война – она ведь многое меняет, как бы не все. Да и японские самураи на своих легкобронированных танкетках – вовсе не гитлеровские панцерманы на куда более мощных и опасных бронемашинах. Но вот эти самые словечки, начиная от «фрицев» и заканчивая всякими «проехали», «обломами», «погнали» да «карта легла»…

Тепло распрощавшись с экипажем комбрига (а заодно предупредив, что, хоть никаких подписок с них брать не станет, содержание разговора должно остаться исключительно между ними), Виктор с чистой совестью двинулся к связистам. Все, что мог, он выяснил, теперь пусть Лаврентий Павлович решает, чем ему дальше заняться. Скорее всего, его ждет приказ возвращаться в столицу – какой смысл и дальше тут торчать? Только лишнее внимание к себе привлекать.