Юлия Маркова - Момент перелома

– Хорошо, Александр Владимирович, буду к вам заглядывать время от времени – так сказать, интересоваться. Вы уж не подведите старика, а то я уж и Государю телеграфировал, что ваше начинание… как это мне словечко адъютант подсказал, вот – многообещающее! А теперь, Павел Павлович, какая у вас сногсшибательная новость? А то мы лучше со Степаном Осиповичем посидим…

– Новость у меня, Евгений Иванович, сакраментальная, – встал я, – прямо по Николаю Васильевичу Гоголю. К нам едет ревизор… А точнее, лучший друг детства Государя Императора Великий Князь Александр Михайлович, любимый младший брат Государя Императора Великий Князь Михаил Александрович и любимая младшая сестра императора Великая Княгиня Ольга Александровна. Наша миссия в Санкт-Петербург столкнулась с ними нос к носу на переправе через Байкал. Да, и капитан первого ранга Иванов действовал по первому варианту и открыл перед господами Романовыми всю информацию о нашем происхождении. Вот его телеграмма, – я положил на стол бланк. Вот – дядя Саша, это Александр Михайлович, он же ВКАМ, он же Сандро, позывной столь известного человека был заранее оговорен. Племянник и племянница, Михаил и Ольга… зная первый пункт, это понятно. А вот фраза: «весь товар продан» означает, что он был вынужден раскрыть всю информацию. Вы посмотрите свою почту, Андрей Августович должен был прислать вам нечто подобное. Если такая телеграмма завалялась в почте, то выпорите своего адъютанта; если она вообще не приходила – то капитана первого ранга Эбергарда. Но я готов поставить на первый вариант. Над фамилией фон Бок в России тяготеет особое проклятье. По расчетам Михаила Васильевича, поезд Великих Князей может прибыть как раз на Пасху, но на вашем месте я бы готовился к завтрашнему полудню. Лучше, знаете ли, перебдеть, чем недобдеть.

– Да-с, спасибо что упредили, встретим, не впервой. – Наместник обвел взглядом присутствующих. – А ведь все это вы со своим разгромом Того – тут не удивительно, что Государь Великого Князя Александра Михайловича прислал посмотреть на вас, красивых. А то удивительно, что сюда не примчались король британский и кайзер германский.

26 марта 1904 года, 22:35 по местному времени. острова Эллиота, полевой лагерь учебной бригады морской пехоты.

подполковник Новиков Александр Владимирович.

После отбоя в лагере наступила долгожданная тишина. Переминался с ноги на ногу часовой с винтовкой, в белой пехотной форме под традиционным грибком. В штабной палатке кто-то перебирал струны гитары.

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола как слеза,

И поет мне в землянке гармонь,

Про улыбку твою и глаза…

Ну, кто бы это мог быть, кроме Кости Жукова – у него, кажется, ТАМ осталась девушка, и теперь до нее дальше, чем до какой-нибудь Альфы Центавра. На местных корейских красавиц он не смотрит, а все сохнет по своей Лидочке. Эх, Костик, Костик! В палатку не захожу, стою у входа, курю, смотрю на звезды. Они такие же, как и у нас в две тысячи семнадцатом. Что для них сто лет? Тьфу, ерунда! А в палатке Костя немного поперебирал струны и продолжил.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

…

Ты сейчас далеко-далеко.

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага.

На звуки Костиных музыкальных экспериментов к штабу подошли несколько темных фигур. В свете фонаря блеснули звездочки на погонах

– Господин подполковник, разрешите обратиться?

– Разрешаю! – я последний раз затянулся и отбросил в сторону почти докуренную сигарету.

– Мичман Витгефт Владимир Вильгельмович, – ответила мне одна из неясных теней, – скажите, господин подполковник, а что это была за песня? Первый раз слышу, но дивно хороша.

– Это… – я замялся, пытаясь подобрать слова, но потом махнул рукой, – а, впрочем, прошу посетить наше импровизированное офицерское собрание. Теперь вы почти одни из нас, так что добро пожаловать!

Я распахнул полог палатки, пропуская офицеров внутрь. Кроме Кости, внутри был, конечно, Слон собственной персоной, ну кто бы мог подумать! В углу, скрестив руки на груди, стоял полковник Агапеев. Видно, у него тоже где то там далеко, осталась любимая женщина, ибо его взгляд витал не здесь и не сейчас. Со стола были убраны все бумаги. Несмотря на свой образ рубахи-парня, капитан Рагуленко в служебных делах аккуратист, и сейчас эти документы наверняка покоятся в чреве походного сейфа. А вместо них на столе наблюдается початая едва на четверть бутылка настоящей местной «смирновской», а не нашей подделки из двадцать первого века, а также тарелки с разнообразной снедью, посмотрев на которые, можно написать поваренную книгу на тему «Холодные закуски корейской кухни».