Иван Апраксин - Подменный князь

– Великий Перун сопровождал нас в походе! – закричал жрец, стараясь перекрыть своим голосом гомон толпы и треск горящих сучьев. – Его сила помогала нам одолевать врагов. А сам Перун голодал, потому что мы не кормили его в пути. Теперь ему предстоит насытиться свежей кровью, и, став сытым, он подарит нам еще одну, самую славную победу.

Сердце мое сжалось при этих словах. Во всей стоявшей здесь толпе один я почти до самого конца не понимал, что должно произойти. Все остальные знали это точно: нрав князя Вольдемара и его приверженность кровавому культу Перуна были хорошо известны всему войску, собранному в северных землях. Далеко не всем тут по нраву приходились человеческие приношения богам, но спорить никто не осмеливался. Тем более что факты были налицо: князю-конунгу Вольдемару действительно сопутствовала удача. А если так – его бог силен и могуществен.

Жрец обернулся к князю, и тот кивнул. Видно было, что вся зловещая процедура тут расписана как по нотам – каждый отлично знал свою роль.

– Вы знаете этих двух женщин, – закричал снова жрец, указывая на Хильдегард и Ронеду. – Это не простые женщины, а сестра и дочь полоцкого князя. Рогвольд теперь мертв, и убит он за то, что был лучшим другом Ярополка, захватившего престол в Киеве. Престол, который на самом деле принадлежит по праву сильнейшему брату – Вольдемару!

Толпа воинов снова взревела, одобряя сказанное. При этом, глядя в раскрасневшиеся лица разноплеменных воинов, в их мутные глаза, уже готовые увидеть жертвоприношение, я понимал: им в общем-то совершенно безразлично, по праву хочет их предводитель княжить в Киеве или же нет. Право принадлежит тому, у кого есть реальная сила. Есть сила – это значит, всевластные и не очень всевластные боги его поддерживают. А раз так, нужно идти за ним и выполнять его волю. И тогда будет все: богатая нажива, золото, женщины…

– Кровь Хильдегард будет первой, – изрек жрец, оборачиваясь к своим коллегам. По этому знаку оба здоровенных мужика набросились на стоящую перед ними женщину и веревкой скрутили ей руки. Следующим движением они бросили ее спиной на самый крупный камень алтаря перед статуей идола.

Толпа замерла. В руке старшего жреца появился нож.

«Володя, – сказал я себе, – соберись с силами и стой спокойно. Постарайся не потерять сознание, потому что все это – не шутка. Ты присутствуешь при самом настоящем человеческом жертвоприношении, и это всерьез».

Сознание мое отказывалось верить происходящему. Уже много дней, с тех пор как оказался здесь, в этой чудовищной чертовщине, мне нередко казалось, что все вокруг меня ирреально, что я вижу некий сон. Но теперь, как никогда прежде, я вдруг с невероятной отчетливостью осознал, что это – реальность, что я на самом деле нахожусь «здесь и сейчас»…

Здесь и сейчас у меня на глазах трое дюжих мужиков зарежут двух истерзанных и беззащитных женщин. Причем сделают это под одобрительный гул толпы народа и во славу деревянного идола! Каково?

Я испытывал сокрушительную беспомощность. Нет, о том, чтобы воспрепятствовать происходящему, у меня не было мысли: самому бы уцелеть. Но я не мог даже проснуться, потому что это был не сон…

– Владыка Перун! – закричал громовым голосом старший жрец, да с такой силой, что жилы вздулись у него на шее, а старческие вены – на лбу. – Прими эту кровь и насыться ею! Прими от нас дар, а взамен дай нам победу! Дай нам богатой наживы в Киеве!

Под крики воинов, под немигающим взглядом князя Вольдемара старший жрец склонился к обнаженному трепещущему телу Хильдегард, и нож вонзился в грудь несчастной жертвы. Видно было, что жрец этот не впервой орудует таким образом ножом, потому что действия его были точны: уже через несколько мгновений он вскрыл грудную клетку, причем сделал это весьма грамотно. Женщина билась в его руках и пронзительно кричала до того самого момента, когда проникшая ей под ребра рука жреца не нащупала сердце. Одним размашистым движением он вырвал его из груди жертвы, и в этот момент она затихла. Тело обмякло, и наступила смерть.

Ловко карабкаясь по камням, составлявшим алтарь, жрец поднялся к верхушке идола и крепко прижал кровоточащее сердце жертвы к «лицу» Перуна. Подержав его таким образом некоторое время, он отнял руку и на этот раз прижал кусок кровавой плоти к своему лицу.

Это было отвратительное для меня зрелище. Видеть, как еще горячая человеческая кровь размазана по деревянной статуе и по лицу жреца, как она стекает с его седой бороды… О, к такому нужно привыкать.