Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– В общем, я из такого мира. Не знаю, насколько вам понятно стало из моей речи, но я совершенно другой. Считать своим вы меня никогда не будете… я так думаю. Ваше дело, прощать меня или… хотя как прощать… я-то особо не сделал ничего. И в этом тоже, наверное, виноват. Но обманывать вас не хочу. Если желаете, я уйду. Расскажу перед тем, разумеется, все, что вам может понадобиться. Вот. Решайте.

Для описания того, что я почувствовал, выговорившись, лучше всего подходит определение «пустота». Вместе со словами я исторг из себя грязь, что сидела во мне, и сейчас, в данный момент, мне было восхитительно легко. Это позволяло без всякого стеснения смотреть в глаза воинам.

Боялся? Нет, ни капли. Я бы безропотно принял любое их решение. У них было на это право – карать меня или миловать. Не в силу того, что они были вооружены и их было больше, как бывает это во всех фильмах и книгах. Нет. Свиридов, Терехов и неизвестный мне кавказец были лучше меня, честнее и правильней. Со всеми своими грехами и недостатками. По одной-единственной простой причине. Они погибли победителями, несломленными и непокоренными. И именно в таком качестве попали в этот мир-отстойник. Я же, в силу объективных причин, представлял собой побежденных.

– А немца ты убил сам, своими руками, – неожиданно напомнил мне кавказец. Говорил он достаточно чисто, хоть и с акцентом. С тем самым коверканьем речи, который я привык воспринимать с настороженностью. Не будучи столь же рьяным поклонником расовой чистоты, как Бон, я тем не менее прекрасно представлял себе, что такое диаспоры и сколь велико их деструктивное воздействие на общество. – Он что же, тебе врагом не был?

Чего угодно я ожидал от него. И драки, и слов оскорбительных, но только не этого вопроса. А и в самом деле, разве не хотел я убить лейтенанта? Разве не решимость победить и застилающая ум ненависть помогли мне справиться с ним?

– Был, – вынужденно согласился я. И тут же, словно желая оправдаться, продолжил: – Но это другое. Совсем другое. Это здесь, здешний враг, понимаете?

Кавказец удивленно кхекнул и вопросительно поднял брови. Ему явно было невдомек. Я перевел взгляд на Терехова, явно ждущего ответа, на прищурившегося Свиридова.

– Он хотел, чтобы я учил «Майн Кампф», – произнес я, думая, что тем самым все объясняю, – учил и пересказывал ему.

– Ну и?.. – поторопил меня кавказец.

– Я сказал ему, что испытываю сожаление из-за того, что он не познал позора оккупации и его страна не потеряла в войне семь миллионов военнослужащих – так, как это было в моем… в нашем мире.

Снова молчание. Видимо, и этот краткий рассказ не удовлетворил моих собеседников.

– Он сказал, что я смешон со своими мыслями. А потом, когда мы подъехали к вашей территории, когда стали видны плакаты… ну, я рассказывал это…

Взглянул на Терехова, но тот сидел, будто воды в рот набрал. Видимо, мне следовало посвятить в детали последних дней моей жизни и остальных бойцов.

– Мы подъехали, и он посчитал, что я заодно с вами. Что в ловушку их завел. Ругаться начал, но мне удалось убедить его… что если уж он такой весь из себя, то пусть не постыдится схватиться с недочеловеком на кулаках. А до этого мы тоже с ним столкнулись, когда я форму не хотел переодевать. В общем, он срубил меня. Грамотненько. Вы не думайте, там, на поляне… я ведь слабее его был, он вообще хороший рукопашник. На голову выше меня.

Я ничуть не кривил душой. Лейтенант был отличным боксером, и шансов у меня в открытом противостоянии с ним практически не было.

– Мне просто убить его надо было. Понимаете? За всю ту хрень, что здесь творится, за то, что я видел в деревнях местных. Не знаю, как вам объяснить… – Мысли путались в голове, пока карие, жгучие глаза кавказца, упорно смотрящего на меня, не подсказали ответ. Я знал его. Но не решался высказать. Что-то мешало мне… Мораль или принципы, оставшиеся от прошлого. Желание не высовываться и быть как все, прятать под маской отстраненности оценку происходящего.

А не послать ли это все к черту? Другой мир – другие правила!

Смирившись с очевидным, я кивнул:

– Да. Это враг был. И я его ненавидел.

Обвел взглядом собравшихся за столом:

– Решайте.

На некоторое время воцарилось молчание. Совершенно неожиданно я заметил, что два окна открыты и в комнате отчетливо пахнет сиренью. Будто бы раздававшиеся ранее звуки моего голоса отпугивали этот аромат и не позволяли его почувствовать.

Первым совершенно неожиданно ответил Свиридов. Посмотрел на меня и уверенно покачал головой: