Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– Ну? – Я требовательно посмотрел на Ловкача. Его руки дрожали. Проследив за направлением моего взгляда, мой бывший напарник спрятал ладони за спину.

Затем открыл рот, собираясь, судя по всему, ответить нечто язвительное. Передумал. Поджал губы и кивнул на мою первую жертву. Глаза его при этом были предельно серьезны, он явно чего-то от меня ждал. Причем не тривиального «добить», скорее то, что я должен был прикончить нападавшего, имело несколько другой, более глубокий смысл.

Безразлично пожав плечами, я сделал несколько шагов в сторону. Опустился на корточки, поднял за волосы голову пострадавшего и полоснул ножом по горлу. Что скрывать, мне приходилось делать подобное и раньше, да и самому видеть, как это делается. Впервые я наблюдал за тем, как режут горло, просматривая подброшенную видеокассету. Это было через две недели после того, как мы прибыли восстанавливать конституционный порядок.

– Теперь что? – Я поднялся на ноги.

– Теперь ты переоденешься в чистое. Умоешься. И мы пойдем в барак как ни в чем не бывало.

Хмыкнув, я качнул головой. Так не пойдет. Использовать меня втемную дальше непозволительно.

– Ну, хорошо, – вздохнул Ловкач, – считай это сменой власти. Устраивает?

– Теперь главный ты? – уточнил я.

Ловкач ответил кивком.

– Тогда устраивает. – Я принялся расстегивать рубашку.

– То, что я вам скажу сейчас, является нашей позицией. Совместной. И она останется неизменной. Мы не ведем переговоров, а лишь предлагаем вам вариант.

Слушавший меня Свиридов нахмурился. Я явно владел языком получше его, и лейтенант не совсем понимал то, что я говорю. Терехов, отошедший в сторону, оперся о подоконник и смотрел в окно. Лица его я не видел, соответственно, не знал, правильно ли он переводит. Да, собственно, и не важно это было. Свиридов и Терехов наделили меня всеми необходимыми полномочиями для беседы с немцем. Так что я на данный момент был главным в нашем трио.

Книппель важно кивнул и подчеркнуто внимательно взглянул на меня. Судя по всему, его слегка гротескному выражению лица и пижонской позе – закинутые одна на другую ноги, – явно он воспринимал меня не слишком серьезно.

Чувствуя, как загораются уши, я продолжил:

– Суть моей речи проста. Мы предлагаем вам сделку, которая удовлетворит обе договаривающиеся стороны.

Немец снова кивнул. Я же, мучительно переживая краску на лице, понимал, что со стороны мои потуги в дипломатии выглядят, по меньшей мере, смешно. Но перейти на другой, не столь высокопарный стиль или выражаться другими словами я просто не мог. Меня словно бы замкнуло.

– Вчера колонна Штайнера вышла в путь. Перемещение было обусловлено моей персоной. Поскольку именно я знаю, где в округе находятся одни из самых богатых залежей металлов КМА.

Аббревиатуру я, к своему собственному удивлению, произнес на русском. Просто не знал, известен ли термин немцам и в какой транскрипции будет верным его огласовывать. Насладившись чарующими звуками своего голоса, я со значением посмотрел на немца. Мол, в достаточной ли он мере проникся моей важностью и величием.

На этот раз немец кивать не стал. Отреагировал иначе:

– Мне это известно. Не знаю, какой из вас переводчик, юноша, но источник информации весьма недурной. Откровенно говоря, не будь вас, Шванендорф уже лежал бы в руинах.

Видя, что я, да и Свиридов тоже, изумленно уставились на него, Книппель счел нужным пояснить:

– О планируемой поездке в целях разведки месторождения мне было известно заранее. Неужели вы, командиры, – Книппель выразительно поднял бровь, обращаясь к Свиридову и повернувшемуся от окна Терехову, – думаете, что у меня не нашлось бы в достатке сил? Не буду пускать пыль в глаза, я действительно не располагаю крупными военными формированиями. Однако я имею достаточное количество друзей, чтобы Шванендорф через день-другой просто исчез с лица земли.

Но в таком случае, – Книппель вежливо улыбнулся мне, – вас, юноша, мне пришлось бы искать в недрах Эйзенбурга, что, признаться, было бы обременительно.

Есть такое выражение – «шах и мат». Я испытал нечто схожее. Вся наша позиция «сверху», уверенный диктат собственных условий строились на уверенности, что мы предлагаем, а Книппель принимает. В итоге же, по его словам, выходило, что никакого сюрприза с нашей стороны нет и быть не может и ему заранее все было известно.

– Буду с вами откровенен, – продолжил немец, – у меня есть протоколы допроса юноши. И меня, уважаемые командиры, интересует именно он. В отличие от дуболомов Штайнера я не склонен считать мальчишку потенциальным пациентом психбольницы. Вы же со своими людьми – весьма грозная сила, в этом я мог убедиться на собственном опыте. Однако ваш отряд будет являться в первую очередь приятным дополнением к молодому человеку. Уж не обессудьте.