Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

Не так давно меня заставляли делать контроль раненым и павшим. И мне это не нравилось, я безумно хотел избавиться от этой обязанности. Но тогда не нашлось никого другого, и мне пришлось кидать гранаты в кучу искалеченных на минном поле людей. Тогда это было схоже с «добиванием», которого я не выносил в бытность свою в «фирме». Прыгать на павшем противнике, колотить его башкой об асфальт – я был выше этого. И то, чем меня заставлял заниматься Диляров, мне претило.

Почему же сейчас я сам взял в руки оружие для осуществления той же неблагородной затеи? Я могу объяснить. Все просто. Тогда мы были окружены, нам следовало выстраивать отношения с немцами, как-то лавировать.

Теперь же, глядя на уверенные маневры Т-34-85, на отменно действовавших десантников-пехотинцев, я понимал, что все, совершенно все бесповоротно изменилось. Мы не были изгоями, не были кучкой доходяг, неведомо как попавших в какую-то страшную, извращенную реальность. Видя тяжелые бронированные машины, я понимал, что значат слова об обрывах связи, потерях поисковых партий и исчезновении из эфира целых городов. Это значило одно – грядет Освобождение.

Сейчас, уничтожая оккупантов, я лишь приближал момент окончательного триумфа. Не боролся безнадежно с системой, а целенаправленно сражался в рядах тех, кто всегда и во всем старался защитить мою спину. И создавшуюся систему ценностей, систему рабства и унижения моего народа на моей земле мы были в силах изменить. Теперь все зависело лишь от нас.

Перешагнув через толстяка, я двинулся к следующему гражданскому.

Симаков щурился и часто встряхивал головой. Порывался встать, чтобы отправиться куда-то, но неизменно падал. Уже дважды оказывался на земле, садился и вновь предпринимал попытку подняться на ноги. Никакие увещевания двоих бойцов-санитаров не помогали. Сержант был упрям.

– Соберись, лейтенант! – Высокому, статному капитану приходилось кричать. Свиридов старательно поворачивался к допрашивающему правым ухом, которое слышало получше, но помогало это мало. Мешали подрывы взрывчатки и боеприпасов, складированных в клубе. Трескотня выстреливающих от жары патронов.

– Слушаю. – Свиридов, переведя взгляд на пытающего подняться и вновь валящегося на землю, словно деревянная кукла, Симакова, громко ответил капитану. Скорее догадавшись о смысле вопроса, нежели услышав его.

– Всех вывели, лейтенант? Или кто-то еще там остался?

Свиридов вновь огляделся по сторонам. Тягучим, будто бы плавящимся, застывающим и растягивающимся на предметах взглядом. Вяло шевелящийся, в обгоревших лохмотьях Клыков. Санитары колдовали над ним, сдержанно ругаясь, срезая остатки униформы. Мелькали ослепительно-белые бинты и темно-красные участки сгоревшей, отслоившейся плоти. Жилов с Разваловым. Закопченные, в разорванных гимнастерках. Здоровенный сибиряк с обгоревшей и перебинтованной наскоро головой, с красными, обожженными руками.

Всех ли?

Свиридов, медленно повернувшись, посмотрел в сторону деревни. На поднимавшийся в небо костер, бушующий над тем самым местом, где полчаса назад еще стоял ладный, подремонтированный и обжитой клуб. Какая теперь разница, всех или нет? Кто полезет в огонь под разрывы боеприпасов?

– Ну же, лейтенант! – Пехотинец, не выдержав, схватил Свиридова за грудки и встряхнул. Материя гимнастерки тут же треснула. Но ни один, ни другой не обратили на это внимания.

– Сколько здесь? – Лейтенант, так и не совладав с подсчетом тех, кого удалось вывести из пожара, попросил помощи.

– Восемь всего, считая и тебя, – тут же ответил капитан, прекрасно поняв вопрос.

Восемь. Крепко зажмурившись, Свиридов постарался вспомнить. Им не удалось забрать Величко, его завалило почти сразу с началом бомбардировки. Весь верхний этаж и чердак перестали существовать за пару минут. Почти все получили ранения разной степени тяжести. Терехов выбыл сразу. Еще кто-то. Снайпера потеряли. Точно. В соседнем доме оборудовали точку, с нее никто не вышел.

– Пей. – Капитан, сняв с пояса фляжку, протянул ее лейтенанту. Приставил горлышко к губам, стараясь насильно напоить. Свиридов глотнул раз, другой, отпрянул, закашлявшись. Разбавленный теплый спирт прокатился по пищеводу, и желудок тут же взбунтовался.

Лейтенант, вытерев грязным рукавом мигом заслезившиеся глаза, стукнул кулаком себя по голове. Правой, а затем и левой рукой. Поморщился. Повторил процедуру.

Глухота тем не менее не проходила. Все звуки доносились до Свиридова будто через плотную, толстую вату. С сожалением дернув подбородком, лейтенант громко ответил: